Боярыня Морозова

Перейти к навигацииПерейти к поиску
В. И. Суриков
Боярыня Морозова. 18841887
Холст, масло. 304 × 587,5 см
Государственная Третьяковская галерея, Москва
Логотип Викисклада Медиафайлы на Викискладе

«Боя́рыня Моро́зова» — внушительная по размерам (304 на 587,5 см) картина В. И. Сурикова, изображающая сцену из истории церковного раскола в XVII веке. После дебюта на 15-й передвижной выставке 1887 года приобретена за 25 тысяч рублей для Третьяковской галереи, где и остаётся одним из основных экспонатов[1].

Истоки

Интерес Сурикова к теме старообрядчества связывают с его сибирским детством. В Сибири, где было много старообрядцев, широкое распространение получили рукописные «жития» мучеников старообрядческого движения, включая «Повесть о боярыне Морозовой». С так называемой пространной редакцией этого документа будущего художника познакомила его крёстная Ольга Матвеевна Дурандина[2], у которой он жил в Красноярске во время учёбы в уездном училище.

Согласно тексту «Повести», 17/18 ноября 1671 год от Рождества Христова (то есть 7180 года от сотворения мира) знаменитые сёстры-«расколоучительницы» Феодосия Морозова и Евдокия Урусова, содержавшиеся «в людских хоромах в подклете» московских палат Морозовых, были отправлены в Чудов монастырь. Когда волокуши поравнялись с монастырём, боярыня с цепью на вые (шее) сложила длань в двуперстие и «высоце вознося, крестом ся часто ограждше, чепию же такожде часто звяцаше»[3]. Именно этот эпизод и изображён на холсте.

Работа над картиной

Суриков вспоминал, что ключ к образу главной героини дала увиденная однажды ворона с чёрным крылом, которая билась о снег[1]. Образ боярыни срисован со старообрядки, которую художник встретил у Рогожского кладбища. Портретный этюд был написан всего за два часа. До этого художник долго не мог найти подходящее лицо — бескровное, фанатичное[1], соответствующее знаменитому описанию Аввакума: «Персты рук твоих тонкостны, очи твои молниеносны, и кидаешься ты на врагов аки лев»[4]. Юродивый срисован с московского бедняка, который торговал огурцами, сидя на снегу. Всего сохранилось более сотни подготовительных этюдов к картине, в основном портретных. Художник прикреплял зарисовки к картине кнопками, от которых остались отверстия, раскрытые при реставрации[1].

Долгое время Суриков не мог найти типажа для боярыни. Прототипом Морозовой стала тётка Сурикова — Авдотья Васильевна Торгошина. (Её муж, Степан Фёдорович, изображён на картине «Утро стрелецкой казни» — стрелец с чёрной бородой). В виде смеющегося купца слева на картине «Боярыня Морозова» изображён бывший диакон Сухобузимской Троицкой церкви Варсанофий Семёнович Закоурцев. (Закоурцев позировал Сурикову для этюда «Смеющийся священник» в Красноярске ещё в 1873 году). Странник с посохом справа на картине написан с переселенца, которого Суриков встретил по дороге в Сухобузимское.

При работе над картиной художник подолгу наблюдал за оттенками снега, которых на полотне насчитывают десятки; неслучайно современники называли его работы «цветовыми симфониями»[5]. «Делая этюды, Суриков ставил свои модели прямо на снег, непосредственно в натуре наблюдая цветовые рефлексы на одеждах и лицах, изучая, как холодный зимний воздух воздействует на цвет кожи, вызывая на её поверхности особенно живые краски»[6]. К примеру, бледность лица Морозовой искусно оттеняет чёрная бархатная шуба.

В истории искусства бытует предание, что первоначально Суриков начал писать «Боярыню Морозову» на холсте меньшего размера, но почувствовав, что не в состоянии вместить на него всех задуманных персонажей, сделал снизу надшивку, где изобразил расстояние от края картины до розвальней, и только после этого волокуши визуально «поехали», то есть стало ясно, «как тяжело этим волокушам пробиваться, пробираться сквозь толпу»[1]. Реставраторы и музейные сотрудники легенду о надшивке холста не подтверждают[1]. По другой версии, статичность полотна исчезла и появилось ощущение движения после того, как художник догадался нарисовать рядом с розвальнями бегущего мальчика[7].

Этюд «Боярышня» 1886 года хранится в Нижегородском государственном художественном музее.

Описание

В интерьере Третьяковской галереи

Фигура боярыни на скользящих розвальнях — единый композиционный центр, вокруг которого группируются представители уличной толпы, по-разному реагирующие на её фанатичную готовность идти за своими убеждениями до конца. У кого-то фанатизм женщины вызывает ненависть, глумление или иронию, но большинство взирает на неё с сочувствием. Высоко поднятая в символическом жесте рука — как прощание со старой Русью, к которой принадлежат эти люди. Согласно одной из трактовок, под воздействием примера боярыни «совершается душевное преобразование этих людей… закаляется в них воля… восстают неведомые душевные силы»[6].

В колорите русской зимы глаз художника впервые обнаружил неисчерпаемое богатство. Суриков сообщает объединяющую живописность всей картине. Все её части, все детали оказываются связанными единым дыханием морозного московского дня. Одежды, богатые и убогие, тёмные и яркие, здесь выступают как заглушенный басовый аккомпанемент к высоко звучащему колориту лиц и рук. Эти одежды образуют общую тёмную массу, сложную тональность которой определяют немногие локальные пятна синего, красного и жёлтого цветов[6].

Оценки

На передвижной выставке картина вызвала разноречивые оценки. Хотя, в отличие от «Утра стрелецкой казни», в новом произведении Сурикова наличествовал ясный композиционный центр, эту картину так же сравнивали с варварски пёстрым персидским ковром. Однако критик Владимир Стасов перед полотном расчувствовался и потом написал:

Суриков создал теперь такую картину, которая, по-моему, есть первая из всех наших картин на сюжеты русской истории. Выше и дальше этой картины и наше искусство, то которое берёт задачей изображение старой русской истории, не ходил ещё[8].

Картина на почтовой марке СССР, 1967 год


В очерке по поводу картины Всеволод Гаршин предался размышлениям, почему в гнилой землянке предпочла закончить свою жизнь «вельможная жена, владетельница 8000 душ крестьян и имения, оцениваемого на наши деньги в несколько миллионов»[9]. Отвергнув разговоры академистов о «неправильностях в положении рук» и огрехах рисунка, Гаршин расценил «Боярыню Морозову» как бесспорный художественный триумф реалистической манеры Сурикова:

Центральная часть картины

Измождённое долгим постом, «метаниями» и душевными волнениями последних дней лицо, глубоко страстное, отдавшееся одной бесценной мечте, носится перед глазами зрителя, когда он уже давно отошёл от картины. <…> Грубые московские люди, в шубах, телогреях, торлопах, неуклюжих сапогах и шапках, стоят перед вами как живые. Такого изображения нашей старой, допетровской толпы в русской школе ещё не было. Кажется, вы стоите среди этих людей и чувствуете их дыхание[9].

Общественность вольно или невольно сравнивала фанатичку допетровской Руси со Стенькой Разиным[1] и с героями своего времени — народниками и народовольцами[10]. Например, Владимир Короленко, сам прошедший ссылку за народнические убеждения, спорил с теми, кто видел в «Боярыне Морозове» гимн средневековому фанатизму:

Она так бесстрашно идёт на лютую муку и этим будит в нас сочувствие к подвигу. Это было созвучно времени. Есть нечто великое в человеке, идущем сознательно на гибель за то, что она считает истиной. Такие примеры пробуждают в нас веру в человеческую природу, подымают душу[11].

Высокого мнения придерживались о художественных достоинствах исторических полотен Сурикова деятели «Мира искусства». Им импонировал его отход от академических композиционных решений и импрессионистическое многоголосье красочных фактур. Александр Бенуа видел своеобразное достоинство «Боярыни Морозовой» и в скученности персонажей, и в отсутствии перспективной глубины, которые, с его точки зрения, призваны подчеркнуть «типичную и в данном случае символичную тесноту московских улиц, несколько провинциальный характер всей сцены»[12]. Он вслед за хулителями-академистами сравнивает суриковское многоголосье с ковром, но не видит в этом ничего предосудительного:

Действительно это удивительное по своей гармонии пёстрых и ярких красок произведение достойно назваться прекрасным ковром уже по самому своему тону, уже по самой своей красочной музыке, переносящей в древнюю, ещё самобытно-прекрасную Русь[12].

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 7 8 Чурак Г. С. Картина художника Сурикова «Боярыня Морозова» Архивная копия от 17 марта 2014 на Wayback Machine. Эхо Москвы, 05.02.2006.
  2. В. И. Суриков —> «Боярыня Морозова». Дата обращения: 8 июля 2012. Архивировано 28 августа 2012 года.
  3. Панченко А. М. О русской истории и культуре. — М.: Азбука, 2000. — С. 49, 370.
  4. История русского искусства. — Т. 9, ч. 2. — М.: Изд-во АН СССР, 1965. — С. 51.
  5. Александр Иванов и Суриков. Цветовые проблемы пленэра и картина. Цвет в живописи. Дата обращения: 8 июля 2012. Архивировано 18 июня 2012 года.
  6. 1 2 3 Коллекция: мировая художественная культура Суриков, Василий Иванович. Боярыня Морозова. 1887. ГТГ Архивная копия от 4 марта 2016 на Wayback Machine
  7. Великие художники. Т. 26. Василий Суриков. — К.: Комсомольская правда — Украина, 2011.
  8. РУССКИЕ ХУДОЖНИКИ. Суриков Василий Иванович. Дата обращения: 8 июля 2012. Архивировано 26 ноября 2011 года.
  9. 1 2 Гаршин В. М. Заметки о художественных выставках Архивная копия от 18 июля 2012 на Wayback Machine.
  10. «В их объяснении получалось, что Суриков изобразил в Меншикове, в стрельцах и в Морозовой жертвы произвола тирании и тёмного суеверия», — иронически комментирует Архивная копия от 12 мая 2012 на Wayback Machine Александр Бенуа.
  11. Кеменов В. С. В. И. Суриков: Историческая живопись 1870—1890. — М.: Искусство, 1987. — С. 396.
  12. 1 2 Бенуа о Василии Сурикове. Дата обращения: 8 июля 2012. Архивировано 17 апреля 2013 года.

Литература

  • Жуковский В. И., Пивоваров Д. В. Зримая сущность: (визуальное мышление в изобразительном искусстве). — Свердловск: Изд. Урал, ун-та, 1991. — 284 с. — 1000 экз. — ISBN 5-7525-0159-8.
  • Жуковский В. И. Формула гармонии: Секреты шедевров искусства / предисл.: Д. В. Пивоваров. — Красноярск: Бонус, 2001. — 206 с. — 500 экз. — ISBN 5-7867-0031-3.

Ссылки