Леонтьев, Константин Николаевич

Перейти к навигацииПерейти к поиску
Запрос «Леонтьев, Константин» перенаправляется сюда; см. также другие значения.
В Википедии есть статьи о других людях с такой фамилией, см. Леонтьев; Леонтьев, Константин.
Константин Николаевич Леонтьев
Константин Николаевич Леонтьев
Константин Николаевич Леонтьев
Дата рождения13 (25) января 1831
Место рождения
Дата смерти12 (24) ноября 1891 (60 лет)
Место смерти
Страна
Альма-матерМосковский университет (1854)
Язык(и) произведенийрусский
Род деятельностифилософ, дипломат, писатель, социолог, литературный критик
Направлениерусская философия
Периодфилософия XIX века
Основные интересыфилософия истории, философская антропология, религия, метафизика, политология, культурология
Значительные идеи триединый процесс, византизм
Оказавшие влияниеДанилевский, Григорьев
Испытавшие влияниеБердяев, Розанов
Вероисповеданиеправославие
Логотип Викицитатника Цитаты в Викицитатнике
Логотип Викитеки Произведения в Викитеке
Логотип Викисклада Медиафайлы на Викискладе

Константи́н Никола́евич Лео́нтьев (13 [25] января 1831, Кудиново, Калужская губерния — 12 [24] ноября 1891, Троице-Сергиева лавра, Сергиевский район) — русский врач, дипломат; мыслитель религиозно-консервативного направления; философ, писатель, публицист, литературный критик, социолог. В конце жизни принял монашеский постриг с именем Климент.

Биография

Родился 13 (25) января 1831 года в селе Кудинове Мещовского уезда Калужской губернии. Отец Николай Борисович (1784—1840?) происходил из калужской ветви дворянского рода Леонтьевых[1]; его дед Иван Петрович Леонтьев получил калужские имения благодаря браку с дочерью Ивана Петровича Толстого, президента Юстиц-коллегии. Мать Феодосия Петровна (1794—1871) была дочерью младшего единокровного брата и тёзки поэта Петра Матвеевича Карабанова. Брат Владимира Николаевича Леонтьева[2].

О своём отце Леонтьев вспоминал, что «он был очень велик и толст, … из числа тех легкомысленных и ни к чему не внимательных русских людей (и особенно прежних дворян), которые и не отвергают ничего, и не держатся ничего строго. Вообще сказать, отец был и не умён, и не серьёзен»; о матери: «она не была богомольна; постов почти вовсе не соблюдала и нас не приучала к ним, не требовала их соблюдения. … она немножко даже и презирала слишком набожных людей»; и отмечал: «молиться перед угловым киотом учила меня не мать, а горбатая тётушка моя Екатерина Борисовна Леонтьева, отцовская сестра»[3].

Первоначальное образование младшему, седьмому по счёту ребёнку, дала мать. В 1841 году он поступил в Смоленскую гимназию, а в 1843 году — кадетом в Дворянский полк. Из полка Леонтьев был уволен по болезни в октябре 1844 года и в том же году зачислен в третий класс Калужской гимназии, которую он окончил в 1849 году с правом поступления в университет без экзаменов. Поступив в ярославский Демидовский лицей, в ноябре того же года перевёлся на медицинский факультет Московского университета.

В 1851 году написал своё первое произведение — комедию «Женитьба по любви». Для его оценки он решил обратиться к И. С. Тургеневу, жившему тогда в Москве. Тот дал положительный отзыв о пьесе, однако она не была опубликована, так как её не пропустила цензура.

В 1854 году, досрочно получив диплом, отправился добровольцем в качестве батальонного лекаря на Крымскую войну. Служил в Белёвском егерском полку, затем — в Керчь-Еникальском и Феодосийском военных госпиталях. Уволившись 10 августа 1857 года с военной службы, возвратился в Москву.

В 1858—1860 годы занимал место домашнего врача в селах Спасском (у барона Д. Г. Розена) и Смирнове (у А. Х. Штевена) Арзамасского уезда Нижегородской губернии .

В конце 1860 года переехал в Санкт-Петербург и поселился у своего брата Владимира Николаевича.

В 1861 году возвратился в Крым, в Феодосию, где женился на Елизавете Павловне Политовой, дочери греческого торговца (впоследствии она страдала умопомешательством). Оставив жену в Крыму, приехал в Санкт-Петербург, где в это время выходил его первый большой роман «Подлипки». Второе большое произведение — роман «В своём краю» (1864). Порвал с модным тогда либерализмом и стал убеждённым консерватором.

В 1863 году поступил на службу в Министерство иностранных дел и 25 октября того же года назначен драгоманом русского консульства в Канеа (Ханья), на острове Крит. С жизнью на Крите связаны восточные рассказы Леонтьева («Очерки Крита», повесть «Хризо», «Хамид и Маноли»).

В августе 1864 года был назначен исполняющим обязанности консула в Адрианополе, где прослужил два с лишним года. После непродолжительного отпуска в Константинополе в 1867 году получил пост вице-консула в Тульче.

В 1870 году была опубликована его статья «Грамотность и народность», получившая одобрение посла в Константинополе Н. П. Игнатьева, слывшего славянофилом. В это же время работал над обширной серией романов «Река времён», которая охватывала русскую жизнь с 1811 по 1862 годы; большая часть рукописей была позднее уничтожена им.

Через год был назначен консулом в албанский город Янину, климат которого, однако, отрицательно сказался на его здоровье; был переведён на пост консула в Салоники. Его готовили к должности генерального консула в Богемии. Но в июле 1871 года он заболел болезнью, которую он принял за холеру. Когда смерть казалась ему неминуемой, он увидел икону Божией Матери, которую ему подарили афонские монахи; он дал обет Богородице, что в случае выздоровления он примет монашество. Спустя два часа он почувствовал облегчение.

Сразу после того, как болезнь отступила, он отправился верхом через горы на Афон, где оставался до августа 1872 года; намеревался исполнить своё обещание и стать монахом, но афонские старцы отговорили его от такого шага.

В 1872—1874 годах жил в Константинополе и на острове Халки; в этот период раскрыл себя как публицист («Панславизм и греки», «Панславизм на Афоне»). К этому же времени относится его работа «Византизм и славянство», а также роман «Одиссей Полихрониадес».

В 1874 году возвратился в родное Кудиново, которое нашёл в запустении. В августе совершил первую поездку в Оптину пустынь, где встретился со старцем Амвросием, к которому имел письмо от афонских монахов, и познакомился с иеромонахом Климентом (Зедергольмом).

В ноябре 1874 года поступил послушником в Николо-Угрешский монастырь под Москвой, но уже в мае 1875 года снова отправился в Кудиново.

В 1879 году принял предложение князя Н. Н. Голицына и приехал в Варшаву, где стал сотрудником газеты «Варшавский дневник». В газете опубликовал ряд статей, преимущественно на общественно-политические темы. Год спустя был вынужден оставить работу в издании, которое не смогло выбраться из финансовых трудностей.

В ноябре 1880 года поступил на службу в Московский цензурный комитет (предложение было получено от его друга Тертия Филиппова ещё в 1879 году); в должности цензора прослужил шесть лет.

В это время писал сравнительно мало (роман «Египетский голубь», статьи «О всемирной любви», «Страх Божий и любовь к человечеству»). В 1883 году Леонтьев познакомился с Владимиром Соловьёвым. В 1885—1886 годы появился сборник его статей «Восток, Россия и Славянство».

Осенью 1887 года переехал в Оптину пустынь, где снял у монастыря в аренду двухэтажный дом, — у самой монастырской стены. В начале 1890 года у него в гостях был Л. Н. Толстой, который провёл у него два с половиной часа, ушедших на споры о вере. В Оптиной К. Леонтьев пишет работы: «Записки отшельника», «Национальная политика как орудие всемирной революции», «Анализ, стиль и веяние» и др.

23 августа 1891 года в Предтечевом скиту Оптиной пустыни принял тайный постриг с именем Климент и переехал в Сергиев Посад.

Скончался от пневмонии 12 (24) ноября 1891 года; был похоронен в Гефсиманском скиту Троице-Сергиевой Лавры близ храма Черниговской Божией Матери (ныне — Черниговский скит).

Философия К. Н. Леонтьева

Антропологические воззрения

В своей антропологии К. Леонтьев выступает резким критиком абсолютизации человека, характерной для секулярной культуры. В современной Европе, по мнению мыслителя,

«антрополатрия пересилила любовь к Богу и веру в святость Церкви и священные права государства и семьи»[4].

К. Леонтьев указывает на то, что европейская мысль поклоняется не личности, достигшей особой степени развития, но просто индивидуальности всякой, и всякого человека желает сделать равноправным и счастливым. Такая мораль Леонтьевым отвергается. Ей он противопоставляет иную мораль: Леонтьев утверждает движение к Богочеловеку, путь к которому, по мнению мыслителя, не лежит через эвдемонизм.

Согласно Н. А. Бердяеву, мораль К. Леонтьева — есть

«мораль ценностей, а не мораль человеческого блага. Сверхличная ценность выше личного блага. Достижение высших целей, целей сверхличных и сверхчеловеческих, оправдывает жертвы и страдания истории. Называть это аморализмом есть явное недоразумение. И Ницше не был аморалистом, когда проповедовал мораль любви к дальнему в противоположность морали любви к ближнему. Это — иная мораль»[5].

Согласно воззрениям мыслителя, большей частью человеческие помыслы социально опасны, а потому свободу человека должно уравновешивать различными политическими и религиозными институтами. В этом Леонтьеву созвучно консервативное человекопонимание, так называемый антропологический пессимизм. Однако леонтьевское охранительство имеет своей особенностью ярко выраженную религиозную окраску[6].

Взгляды и убеждения

Леонтьев считал главной опасностью для России и других православных стран либерализм («либеральный космополитизм») с его «омещаниванием» быта и культом всеобщего благополучия, выступал против эгалитаризма («бессословности»), «демократизации». Проповедовал «византизм» (церковность, монархизм, сословная иерархия и т. п.) и союз России со странами Востока как охранительное средство от революционных потрясений. Леонтьева иногда относят к «поздним» славянофилам, но он скептически относился к славянофильству и славянству.

Написал довольно тонкие литературно-критические этюды о Л. Н. Толстом, И. С. Тургеневе, Ф. М. Достоевском. Критиковал Толстого и Достоевского за «розовое христианство».

Вслед за Н. Я. Данилевским делил человечество на культурно-исторические типы, неминуемо проходящие в своем развитии определённые стадии: юности, зрелости и старости (в терминологии Леонтьева — первичной простоты, цветущей сложности и угасания, ведущего к смерти). Таким образом, Леонтьев применил эстетический принцип к оценке общества, государства, культуры, истории («эстетизм» Леонтьева).

Интересовался социалистическими учениями: читал П. Прудона и Ф. Лассаля; предрекал европейской цивилизации политическую победу социализма, описывая его в виде «феодализма будущего», «нового корпоративного принудительного закрепощения человеческих обществ», «нового рабства».

В греко-болгарском конфликте, который был одним из ключевых вопросов Восточной политики для России в 1860-е—1870-е, полагал, что Константинопольский патриархат («фанариотское» духовенство) стоял на канонически безупречных позициях, в то время как болгары отошли от единства со вселенской Церковью[7][8].

Критика

Изыскания К. Н. Леонтьева были подвергнуты критике со стороны многих выдающихся русских философов и деятелей Церкви.

Известная работа Константина Николаевича «Наши новые христиане», посвящённая Пушкинской речи Ф. М. Достоевского, была разобрана В. С. Соловьёвым в статье «Три речи в память Достоевского».

Оттенок сантиментальности мог быть в стиле у автора «Бедных людей», но во всяком случае гуманизм Достоевского не был тою отвлеченною моралью, которую обличает г. Леонтьев, ибо свои лучшие упования для человека Достоевский основывал на действительной вере в Христа и Церковь, а не на вере в отвлеченный разум или в то безбожное и бесноватое человечество...

<...>

Если он и был моралистом, как его называет г. Леонтьев, то его мораль была не автономическая (самозаконная), а христианская, основанная на религиозном обращении и возрождении человека. А собирательный разум человечества с его попытками нового вавилонского столпотворения не только отвергался Достоевским, но и служил для него предметом остроумных насмешек, и не только в последнее время его жизни, но и раньше. Пусть г. Леонтьев перечтет хоть «Записки из подполья».

Первая монография, посвященная целиком Леонтьеву — это книга K. H. Аггеева «Христианство и его отношение к благоустроению земной жизни» (Киев, 1909), защищённая как диссертация магистра богословия где делались выводы о «ветхозаветной» философии Леонтьева. Один из важных пунктов заключения гласит:

Как автор своей религиозной системы – К. Н. Леонтьев не вышел за пределы естественного, и только частью ветхозаветного, религиозного мировоззрения и остался чуждым христианству.

о. Павел Флоренский в книге «Столп и утверждение Истины» писал о нём:

У Леонтьева Бог есть геометрический центр системы, почти абстракция, но – нисколько не Живое Единящее Начало; тут же Он – Ens realissimum. Поэтому, в безблагодатном жизнепонимании Леонтьева личность механически складывается из разного рода слоев бытия, а, согласно жизнепониманию автора этой книги, личность, при помощи благодати Божией, жизненно и органически усваивает себе все слои бытия. Все прекрасно в личности, когда она обращена к Богу, и все безобразно, когда она отвращена от Бога. И, тогда как у Леонтьева красота почти отождествляется с геенной, с небытием, со смертью, в этой книге красота есть Красота и понимается как Жизнь, как Творчество, как Реальность.

прот. С. Н. Булгаков в эссе «Победитель — побеждённый» пишет:

Кто хочет узнать подлинного Леонтьева, должен пережить чары и отраву его беллетристики и через нее увидеть автора. Для того не покажется измышлением самобичевания, если Леонтьев говорит о себе как об «эстете-пантеисте, весьма вдобавок развращенном, сладострастном донельзя, до утонченности, с истинно сатанинской фантазией» (IX, 13), что подтверждается и биографическими данными361. По темпераменту, чуждому притом всякой истеричности, по смелости, доходящей до дерзости, Леонтьев, этот вдохновенный проповедник реакции, есть самый независимый и свободный русский писатель, притом принадлежащий к числу самых передовых умов в Европе, наряду, напр<имер>, с Фр. Ницше. События сделали ныне для каждого ясным, в какой мере он был историческим буревестником, зловещим и страшным. Он не только увидел на лице Европы признаки тления, но он и сам есть живой симптом надвинувшейся духовной катастрофы: явление Леонтьева уже было одним из ранних ее знамений.

Прот. Георгий Флоровский в книге «Пути русского богословия» говорит:

Леонтьев весь был в страхе. Он был странно уверен, что от радости люди забываются и забывают о Боге. Потому и не любил он, чтобы кто радовался. Он точно не знал и не понимал, что можно радоваться о Господе. Он не знал, что «любовь изгоняет страх», — нет, он и не хотел, чтобы любовь изгнала страх...

Совсем неверно считать Конст. Леонтьева представителем и выразителем подлинного и основного предания Православной Церкви, даже хотя бы только одной восточной аскетики. Леонтьев только драпировался в аскетику. Как удачно определил снова Розанов: «ревущая встреча эллинского эстетизма с монашескими словами о строгом загробном идеале». Аскетика, то были для Леонтьева именно заговорные слова, которыми он заговаривал свой испуг. И в эстетизме Леонтьева чувствуются скорее западные, латинские мотивы (его удачно сравнивают с Леоном Блуа). Для Леонтьева очень характерно, что с «Теократией» Влад. Соловьева он готов был и хотел бы согласиться, очень хотел бы себя открыто объявить его учеником, и к католичеству его влекло; но известный реферат Соловьева «об упадке средневекового мировоззрения» привел Леонтьева в подлинное неистовство, как соглашательство с «демократическим прогрессом»... У Леонтьева была религиозная тема жизни, но вовсе не было религиозного мировоззрения. Он и не хотел его иметь. Леонтьев тревожился только о том, чтобы его языческий натурализм не был ему вменен или поставлен в вину и в грех. Странным образом, у этого притязаемого «византийца» была совсем протестантская проблематика спасения, почти без остатка вмещавшаяся в идею вменения или, скорее, невменения. Как уйти от кары или возмездия за грех?..

Леонтьев не верил в преображение мира, и верить не хотел. Он именно любовался этим непреображенным миром, этим разгулом первородных страстей и стихий, и не хотел расставаться с этой двусмысленной, языческой и нечистой, красотой. Но от замысла религиозного искусства он в испуге отшатывался. Бога надо чтить там, вверху...

Выдающийся церковный деятель митрополит Антоний (Храповицкий) отмечает ложность убеждений Леонтьева в свете христианской этики и указывает на близость взглядов философа декадансу:

Проблема всей антирелигиозной культуры есть благо, но благо, в смысле наслаждения при безразличии его морального содержания: мораль берется лишь как условие сего наслаждения, но не как цель. Этот нравственный этерономистический эвдемонизм сближает последователей независимой культуры с религиозно – сословными консерваторами псевдо-аскетического направления, вроде Елагина, Леонтьева и т. п., любивших говорить о страхе, но не о любви. И с каким неудовольствием последние помогают ближним ради страха загробного воздаяния, с таким же огорчением, даже с пессимистическим отчаянием говорит Гартмановская этика о сострадании, как единственном средстве избавиться от скорби жизни, и предостерегает от половых страстей в виду избежания дальнейших мук бытия. Тут нет восторженной похвалы ангелоподобной чистоте истинного девства, ни восхваления братолюбию, как самому святому чувству, приобщающему нас Богу и вечности: нет, эти философы оплакивают жизнь именно потому, что она карает похотливую страстность и эгоистическую самозамкнутость: свой высший нравственный идеал они представляют лишь, как лучший из худых исходов оплакиваемой бессмыслицы бытия. Им бы хотелось Магометова рая и вечного Кабана, но они знают, что смерть неизбежна, а потому научают заранее убить в себе жизнь, но не через кровопускание в ванне наподобие древних римлян, а через физическое сострадание бедным.

В письме философу Н. А. Бердяеву архипастырь говорит:

Если наше духовенство, высшее и рядовое, исполнено злобной ненависти к революционерам, если оно отказалось от всяких попыток действовать на них убеждением, если оно настолько изверилось в людей, что признает силу только за принудительными мероприятиями и смертными казнями, то, конечно, такому духовенству я прежде всего посоветовал бы оставить апостольское служение<...> Я не думаю так ни о русском Синоде, ни о русском духовенстве. Однако если встречаю среди него лиц, которые относятся к жизни и к людям по воззрениям упомянутого вами писателя Леонтьева, то я крепко негодую. С леонтьевскими принципами я вел полемику еще в 1893 году и сужу о них и об их выразителях гораздо строже, чем вы. Леонтьев, Катков, Победоносцев и значительная часть членов «Русского собрания» и главарей «Союза русского народа» очень резко различаются от другой части этих учреждений и от первых славянофилов, также от Достоевского и Рачинского.

Среди современных российских философов видный критик идей К. Н. Леонтьева — А. С. Ципко. Он отмечает опасность идей Леонтьева из-за их удобства для оправдания массовых репрессий и т. п. явлений:

Интересно, что точно так, как Константин Леонтьев оправдывал зверства российского крепостничества ссылкой на его государственнические результаты, так и Геннадий Зюганов оправдывает самогеноцид эпохи социалистического строительства. Хотите "великой России", говорил Константин Леонтьев, но тогда и принимайте русское крепостничество, российское неравенство. Хотите сталинскую индустриализацию, хотите победу над фашистской Германией, говорит Геннадий Зюганов, тогда принимайте как должное и "красный террор" и репрессии 30-х.

[9] Также

Не надо лукавить. Константин Леонтьев показал, что отстранение от Запада – это отказ и от ценностей христианства, лежащих в основе западной культуры, и от ценностей гуманизма, от убеждения, что каждый из нас как дитя Божье имеет право на свое личное счастье, личный достаток, свой успех, что он ни в коем случае не может быть средством. Что бы ни говорили сегодня борцы с западной цивилизацией, но именно то, что человек не может быть средством, лежит в основе русской культуры – Пушкина, Достоевского, Толстого. Как писал Николай Бердяев, в «злобной проповеди насилия и изуверства» Леонтьева было что-то от болезни души. Аскетическое христианство Леонтьева было, по сути, отрицанием христианской идеи любви к ближнему. Но я хочу понять, что стоит за изуверством наших нынешних проповедников русской чистоты, которые, как Александр Проханов, считают, что горе и страдания, пустой желудок и неблагополучие являются «посещением Божьим». Да, Константин Леонтьев не скрывал, что его враг – гуманизм. Он говорил, что суть жизни в страданиях, а «гуманность просто хочет стереть с лица земли эти полезные нам обиды, разорения и горести». И именно по этой причине Леонтьев до конца жизни сожалел, что Александр II увел русских крестьян «от обид помещика», даровал им свободу, «лишил радости смирения перед несправедливой и жестокой властью».

[10]

Известный русский учёный и писатель Олег Платонов в книге «Покушение на русское царство» (М.: «Родная страна», 2013. — 416 с.) пишет (стр. 183) следующее:

В работах К.Леонтьева чувствуются западные, латинские мотивы, его тянет к католичеству, он близок к идее Соловьева о мировой теократии. В национальном смысле Леонтьев был далек от русского Православия, так как не верил в идею преображения мира, христианство было для него религией конца. К. Леонтьев сводит религиозно‑культурные корни России к некоему упрощенному византизму, которые, по его мнению, – Царь плюс Церковь.

Известно, что довольно критично оценивал философские труды Леонтьева В.С. Соловьёв.

Библиография

Первым его напечатанным произведением стала повесть «Благодарность» (в рукописи — «Немцы»), появившаяся в «Московских ведомостях» (1854. — № 6—10) за подписью «***».

Сборник «Восток, Россия и Славянство» выдержал, за период 1912—2007 годов, 21 издание на трёх иностранных языках. Собрание сочинений К. Н. Леонтьева за период 1912—1975 годов издавалось на трёх иностранных языках девять раз. Полное собрание сочинений и писем К. Н. Леонтьева в 12 томах было начато в 2000 году издательством «Владимир Даль» (Санкт-Петербург).

Примечания

  1. ↑ Булычов Н. Калужская губерния. Список дворян, внесённых в дворянскую родословную книгу по 1-е октября 1908 года, и перечень лиц, занимавших должности по выборам дворянства с 1785 года. — Калуга: Типо-Литография Губернского Правления, 1908. — С. 224. — 444 с. Архивировано 27 января 2022 года.
  2. ↑ Леонтьев, Владимир Николаевич (писатель) // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб., 1914. — Т. 10: Лабзина — Ляшенко. — С. 227—228.
  3. ↑ Моё обращение и жизнь на св. Афонской горе // Русский вестник. — 1900. — № 9. — С. 186—203
  4. ↑ Леонтьев К. Н. Страх Божий и любовь к человечеству. По поводу рассказа гр. Л. Н. Толстого «Чем люди живы?» Архивная копия от 27 января 2022 на Wayback Machine
  5. ↑ Бердяев Н. А. Константин Леонтьев. Очерк из истории русской религиозной мысли. Архивная копия от 27 января 2022 на Wayback Machine
  6. ↑ Зеньковский В. В. История русской философии. Архивировано 9 июля 2012 года.
  7. ↑ Православный Восток в трудах общественных и церковных деятелей России XIX века Архивная копия от 18 марта 2013 на Wayback Machine Православие.Ru 23 апреля 2004.
  8. ↑ Плоды национальных движений на православном Востоке Архивная копия от 27 января 2022 на Wayback Machine // Гражданинъ: журнал. — 1888, 1889.
  9. ↑ Александр Ципко: Куда может привести Россию неославянофильство — Российская газета. Дата обращения: 24 августа 2022. Архивировано 24 августа 2022 года.
  10. ↑ Россия никак не может избавиться от идеала народного страдания / Идеи и люди / Независимая газета. Дата обращения: 24 августа 2022. Архивировано 24 августа 2022 года.

Литература

Ссылки