Повесть о Карпе Сутулове

«Повесть о Карпе Сутулове» (ст.‑слав. Повесть о некотором госте богатом и о славном о Карпе Сутуловѣ и о премудрой жене ево, како не оскверни ложа мужа своего) — русская сатирическая повесть конца XVII — начала XVIII вв. Источник текста произведения — так называемый Соколовский сборник, хранящийся в Отделе рукописей ГИМ.

В основе сюжета, вероятнее всего, лежит народный анекдот «о верной жене и трёх несостоявшихся любовниках»^[1], с которых находчивая жена получает большую сумму. Разными исследователями отмечалась связь повести со сказкой^[2][3] и европейской плутовской новеллой^[1]. В произведении высмеивается ханжество и скупость, повесть имеет также антиклерикальную направленность^[3].

Сюжет повести разворачивается вокруг истории о том, как богатый купец уехал торговать в другую страну, оставив свою жену одну дома.

Жил богатый, славный купец Карп Сутулов с красавицей женой, которую звали Татиана. В том же городе у него был друг, купец Афанасий Бердов. Пришло время Карпу ехать торговать в Литовскую землю. Позаботившись о жене, купец попросил своего друга при необходимости снабдить Татиану деньгами, поручившись оплатить всё по приезде домой. Тот согласился. Придя к жене, он дал ей наказ: если она будет устраивать «частыя пиры на добрыхъ женъ»^[4], то пусть не скупится на деньги и, если что, просит у Афанасия. В завершении сказал соблюдать это наставление и не осквернять супружеское ложе.

Так и жила Татиана три года без мужа в праздности и достатке, пока не истратила все деньги. Тогда пришлось ей идти к другу мужа, Афанасию, чтобы попросить сто рублей, как завещал ей супруг. Купец же, любуясь красотой Татианы, «разжегся к ней плотию своею»^[5] и сказал, что даст сто рублей, только если она ляжет с ним на ночь. Мудрая жена ответила, что сможет совершить это лишь с согласия духовного отца. Придя посоветоваться к попу, Татиана рассказала ему всю историю: о наказе мужа, о том, как она растратила все деньги и пришла к Афанасию попросить сто рублей. На изумление жены, духовный отец предложил ей двести рублей при условии, что та разделит с ним ложе. Татиана попросила у попа немного времени и пошла к архиепископу, чтобы рассказать о словах Афанасия и духовного отца. Тот же ей ответил: «Остави обоихъ ихъ, попа и гостя, но пребуди со мною единым, и азъ дамъ тебе и триста рублевъ»^[6]. Татиана же, смущенная его словами, придумала план: она повелела архиепископу прийти к ней в третьем часу дня, духовному отцу — в шестом, а Афанасию — в десятом часу.

Первым пришел архиепископ. Дал он девушке триста рублей, весь возгорелся страстью, но тут Татиана сказала: «Что требуеши облещи на ся одежду ветхую самую пребыти со мною; в ней же пребываеши пре многоцветущемъ народе и Бога славиши, в том же и самому паки к Богу быти»^[6]. На что архиепископ возразил, что никто их не увидит, но жена ответила, что Бог всё видит, нужно соблюсти скромность, чтобы он простил им грех. Одела тогда Татиана монаха в свою сорочку, поскольку, по её словам, в доме не было другой одежды. В это время пришел к жене духовный отец и стал стучаться в ворота. Татиана же увидела его в окошке и изобразила превеликую радость, сказала: «Се мужъ мой от купли приехалъ, аз же в симъ времени ожидала его»^[7]. Архиепископа же она спрятала в сундук. Встретив во дворе попа, взяла жена двести рублей и стала говорить духовнику о том, как своим грехом они прогневают Бога. Пока Татиана разговаривала с попом, пришел к ней Афанасий Бердов и стал стучаться в ворота. Тогда снова жена повторила ту же хитрость, сказав, что это муж её приехал с торговли. Духовный отец испугался, а Татиана ответила, чтобы тот не боялся: «Не убойся, отче, сего, но смерти своей убойся, грѣха смертнаго; единою умрети, а грехъ сотворяй мучитися имаши во веки»^[7]. В одной сорочке, без пояса, положила мудрая жена попа во второй сундук. Встретила тогда она Афанасия, взяла у него сто рублей и рассказала историю о жене, которую многие хвалили, а она оказалась злая. Не смутили слова Татианы купца, тогда девушка отправила свою рабыню, чтобы та обошла двор и постучалась в ворота. Снова тем же обманом, что архиепископа и духовника, отправила Татиана Афанасия в третий сундук.

На следующее утро жена пошла к воеводе и рассказала, что ходила к купцу Афанасию Бердову, чтобы попросить у него денег по повелению мужа, поскольку свои все истратила на пиры. Однако, как сказала Татиана, не застала его дома. Тогда попросила жена у воеводы сто рублей в обмен на три сундука с дорогими одеждами и драгоценностями. Воевода ответил, что даст ей сто рублей и без заклада, поскольку жена она доброго и богатого мужа, но Татиана уговорила его взять сундуки. Когда привезли воеводе сундуки и отворили их, то увидели «во единомъ сундуке гостя седяща во единой срачице, а в другомъ сундуке попа во единой же срачице и бес пояса, а в третиемъ сундуке самого архиепископа в женской срачице и бес пояса»^[8]. Те, от стыда, бросились воеводе под ноги и плакали о своих согрешениях. Тогда рассказала Татиана всю правду о троих: как хотели они быть с нею, как обманывала она и как заперла их в сундуках. Воевода же подивился разуму мудрой жены и похвалил её за то, что не осквернила ложе мужа своего. Сказал Татиане: «Доброй, жено, заклат твой и стоит техъ денегъ»^[8]. Взял воевода с купца пять­сот, с попа тысячу, а с архиепископа тысячу пятьсот рублей и от­пустил их, а деньги поделил пополам с Татианой.

Когда же муж её вернулся домой, Татьяна рассказала обо всём происшедшем по порядку, а он обрадовался тому, насколько премудрая его жена и какую хитрую премудрость она совершила.

Татьяна (с греч. — «устроительница, учредительница») Сутулова — умная, находчивая женщина, которая сумела постоять за свою честь и честь своего мужа^[9]. Она ловко провела купца, товарища своего мужа, попа, епископа и получила деньги сначала от своих «любовников», а потом половину штрафа, который по распоряжению воеводы заплатили те, кто хотел сыскать ее любви.

Образ главной героини «Повести» — образ умной жены, которой доволен муж и которую он хвалит, потому что она смогла сохранить супружескую верность и приобрести богатство^[9]. Предложения поклонников не пугают ее; они дают возможность героине получить от них деньги и поставить их в смешное и неловкое для них положение. Удивительно, что именно женщине дается активная роль в разоблачении купца, попа и епископа: она не читает им мораль, а предает публичному осмеянию — вот ее мораль^[3].

Получается, перед нами новая этика, которая не похожа на этику древнерусского общества, где участь женщины представляла «затвор терема, бесправие, безгласие»^[10].

Перед нами «новый тип литературной героини»^[10] и образ женщины переходного времени^[11]: инициативна, деятельна, практична и сообразительна. Она сохранила верность мужу и получила выгоду от ухаживаний своих поклонников: сначала у себя дома, а потом на дворе воеводы, когда купец, поп и епископ заплатили огромный штраф, половину которого получила Татьяна^[11].

Автор любуется героиней и считает ее мораль нормальной^[10].

Образ Татьяны похож на героинь итальянских новелл эпохи Возрождения (например, Бокаччо, Сакетти, Гиарди и др.): они тоже верны добродетели, хранят супружескую верность, но при случае готовы высмеять и обобрать неудачливых поклонников, особенно представителей духовенства. Сходство у героини «Повести» есть и с добродетельными героинями польских фацеций. Особенно образ Татьяны близок к образу Аннушки Скобеевой из «Повести о Фроле Скобееве». Та героиня тоже наделена ловкостью и имеет склонность к личному обогащению^[12].

Карп Сутулов — муж Татьяны Сутуловой. Он эпизодическое лицо: появляется в начале «Повести». Карп Сутулов — «гость» (купец), торгующий на внешнем рынке^[11].

Его образ — не образ сурового главы семейства дидактической литературы: он хвалит жену за то, что она сохранила супружескую верность, но не отказывается от денег, которые получила его жена, да и не обижается он на поклонников своей супруги.

Черта людей нового времени, которая нашла отражение в образе Карпа Сутулого, — практицизм и снисходительное отношение к вопросам семейной чести, если эта честь не пострадала^[11].

Сутуловы — люди переходного времени, они деловитые, практичные, однако «морально неустойчивые даже в способах охранять „честь“ дома», они умеют из всего извлечь материальную выгоду^[13].

Афанасий Бердов (ц.-сл. «бердить» значит отходить назад; применительно к человеку — отказываться от данного слова) — купец, который нарушил свое обещание одолжить жене друга денег. Он потребовал от Татьяны любовь взамен денег^[9].

Поп и епископ — потенциальное олицетворение нравственности в древнерусском обществе, которые в «Повести…» оказываются «негодными сластолюбцами и ханжами»^[12]. С их участием эпизод у воеводы, то есть эпизод поучения, получает перевернутый характер, потому что наставления им дает купеческая жена, а не наоборот. Татьяна говорит им, что от бога ничего нельзя скрыть^[9].

Героиня издевательски называет их «святыми отцами», напоминает им о наказании за грехи. На что архиепископ отвечает, что он все грехи отпустит. Главный в местной церкви представляется циником^[12].

Эпизод представления епископа в женской сорочке перед воеводой — развенчание духовенства^[12].

Воевода — исполняющий полицейские и судебные функции: он наказывает поклонников Татьяны, штрафует их и делит полученный деньги с купчихой.

В «Повести» воевода предстает мудрым и справедливым. Он хвалит Татьяну за то, что она хранит верность мужу^[12]. Однако воевода не обращает внимание на греховность попа и епископа, он быстро находит способ, как получить из этого дела выгоду: назначает поклонникам татьяны высокий выкуп и делит его с ней. Воевода — человек с юмором, поэтому смеется над незадачливыми любовниками^[14].

Консенсус в отношении жанровой принадлежности «Повести о Карпе Сутулове» не достигнут. Ряд исследователей встраивают этот текст в традицию антиклерикальной сатиры XVII века^[15][16][17], видят в нём жанровые признаки народной сказки, другие — фабльо, западноевропейской «типичной сказочной новеллы с замедленным действием»^[18]. Так Ю. К. Бегунов пишет о сходстве между образом Татьяны Сутуловой и образами героинь итальянских новелл эпохи Возрождения^[19]. Кроме этого, исследователь указывает и на сходство с «добродетельными героинями польских фацеций»^[19]. В. В. Кусков относит этот текст к жанру бытовой повести, полагая, что он представляет собой «связующее звено жанра бытовой и сатирической повести»^[20]. Генезис этих жанров возводится исследователями к жанру бытового анекдота.

Авторитет института церкви в XVII веке ещё силён. Когда Татьяна узнает о непристойном предложении и потенциальной возможности согрешить, нарушить данное Богу и мужу слово, она прибегает к помощи не кого иного, как попа, а затем — архиепископа в качестве носителя высшей справедливости древнего патриархального быта. Однако прежние авторитеты оказываются не в состоянии восстановить нарушенный порядок и, более того, выступают именно теми, кто вносит дисбаланс в правильный мир купеческой жены. Распутное духовенство искушается красотой Татианы вслед за мнимым другом Бердовым и «в своей житейской практике вступает в противоречие с религиозным учением о грехе», действуя «по народной пословице: „На небо поглядывает, а сам по земле пошаривает“»^[14]. Таким образом, изображается дискредитация института церкви, а мироустройство повести противопоставляется общественному укладу^[21][22].

Несмотря на обличительную установку, повесть сообщает читателю все же очень жизнерадостное настроение. Основным его проводником в текст становится смех — едва ли не главный герой повести.

Комизм проявляется в ситуациях, в которых оказываются «незадачливые любовники»: архиепископ переодевается в женскую одежду; застигнутые врасплох якобы возвращением мужа, они прячутся в сундуках. Не менее смешит и обман Татианы, в свете которого «новый» любовник представляется «предыдущему» как муж.

Всенародному осмеянию подвергаются «любовники» на суде у воеводы, сидящие «во единой же срачице и бес пояса», куда они были доставлены в соответствии с хитрым планом купеческой жены.

Прием преувеличения повышает градус комизма: так, вызывает смех архиепископ, «с радостию» надевающий женскую рубашку. Восклицания героини о якобы вернувшемся муже, а точнее их намеренно преувеличенная тональность только возрастает к концу повести: «О всевидимая радость, о совершенныя моея любви, о свете очию мою и возделесте души моея радость!» — и это не может не смешить, ведь читателю известно, что реплика относится к служанке (или в других случаях к «любовникам»).

Отдельного внимания заслуживают и обращения Татианы («Иди, отче, во иной сундук»), и ситуации, в которых духовные лица назначают ей свидания, а она откликается: «Отче мой духовный», «О, великий святый»^[23]. На этом не кончаются иронические вставки в речь Татианы. Краеугольный принцип комизма этой повести — перевернутый дидактизм. Вместо того, чтобы быть поучаемой, купеческая жена сама перенимает тон проповедника и произносит наставления духовным отцам с изобилием «церковных цитат»^[21]. Так создается эффект пародии, ориентированной на духовенство.

Существует две конкурирующих и взаимоисключающих гипотезы о происхождении сюжета «Повести о Карпе Сутулове». Первый исследователь повести Ю. М. Соколов указывает на восточную фольклорную традицию как источник «всех разновидностей рассказов о наказании поклонников верной жены»^[11]. Однако М. О. Скрипиль, анализируя доводы Ю. М. Соколова, настаивает на независимом от европейской и восточноазиатской культуры возникновении подобного сюжета в русской традиции: «в фабуле „Повести о Карпе Сутулове“ нет ничего, что надо было бы возводить к иноземному источнику: все действие повести развивается в русской бытовой обстановке»^[11]. Исследователь указывает на отсутствие выраженного антиклерикального пафоса в восточных вариантах сюжета. Более того, «активная роль жены» (и только её) выделяет, по замечанию М. О. Скрипиля, «Повесть о Карпе Сутулове» среди всех подобных. Вопрос о том, заимствуются ли мировые сюжеты литературы из одной традиции в другую или же возникают независимо друг от друга — один из главных вопросов исторической поэтики, главными исследователями которого в русской филологии можно считать А. Н. Веселовского и О. М. Фрейденберг.

Дата написания «Повести…» является предметом научных споров и варьируется от второй половины XVII века до 10-х годов XVIII века.

Высказываясь в пользу первой версии, исследователи указывают на связь текста с антиклерикальной сатирой XVII века, которая активно высмеивает любовные похождения попов, используя приёмы народных сатирических сказок^[22]. В XVII веке действительно намечается тенденция к разоблачению и осмеянию духовенства в демократической сатире («Калязинская челобитная», «Сказание о попе Саве», «Служба кабаку»), однако о полном развенчании говорить ещё рано. К XVII веку также можно отнести достаточно архаичный язык повести, обращение к теме верной жены и подробное описание бытовых примет. Карп Сутулов отправляется в «Литовскую землю» — Речь Посполитая называется по старому образцу, так, как это было до унии Великого княжества Литовского с Польшей в 1569 году. В городе действуют воевода (в 1699 году в результате бурмистрской реформы посадское население было изъято из-под юрисдикции воевод, а в 1708 году они и вовсе были заменены комендантами) и архиепископ (к 1680-м годам во многих городах архиепископские кафедры были заменены митрополичьими)^[24].

Тем не менее, следует не забывать о возможной разнице между временем действия «Повести…» и датой её написания. Ю. К. Бегунов отмечает, что автор мог допускать анахронизмы, записывая события прошедших лет^[2].

На это указывает система денежного счёта в произведении. Татьяна просит у Афанасия, духовного отца и архиепископа по 100, 200 и 300 рублей, а воевода берёт с них штрафы в размере 500, 1000 и 1500 соответственно. Если речь идёт о реальных суммах, то для XVII века это были непомерные деньги. У городовых дворян и детей боярских годовое жалованье составляло от 6 до 14 рублей, у иностранных специалистов — от 80 до 100 рублей. В конце первой трети XVIII века губернаторы получали уже по 1200—1500 рублей^[2].

Вопрос об авторстве текста спорен, в первую очередь, потому, что не совсем ясно, в какой мере его создатель был непосредственно творцом, а в какой — лишь записал бытовавший в устной традиции анекдот^[25]. Автор «Повести…» может представать и молодым купцом, ведущим торговлю с англичанами и немцами^[26], и посадским жителем^[22]. Принято считать, что он был «профессиональным» книжником — на это указывают не только архаические формы (дательный самостоятелный), но и смешение стилей речи: Татьяна комически пародирует Священное писание, обращаясь к духовному лицу («О, велики святы, како могу убежати от огня будущаго?»), но с ласковой речью встречает вернувшегося мужа («О всевидимая радость, о совершенныя моея любви, о свете очию мою и возделесте души моея радость!»)^[27]. Встречаются в «Повести…» и просторечия («ажно ко врагом гость», «ляг со мною на ночь»), язык текста можно охарактеризовать как «смесь церковно-славянского с простонародным» ^[28].

Автор, как и его героиня, проявляет себя как человек новой эпохи и морали, поддерживая поступок Татьяны и радуясь её победе: «быша от срамоты яко мертвы, посрамлены от мудры жены»^[29].

«Повесть о Карпе Сутулове» сохранилась в единственном списке, который является частью так наз. Соколовского сборника, датируемого 40-ми годами XVIII века. Он представляет собой 7 тетрадей, написанных разными почерками и подписанных разными именами. Полный текст «Повести…» занимает 95-99 листы сборника, на 59-м листе находится недописанное начало повести. Оно несколько отличается от начала основного текста, на основании чего Ю. К. Бегунов заключил: «В Соколовском сборнике мы находим следы литературной работы над текстом в 1746 г.»^[30].

Ю. К. Бегунов относит Соколовский сборник к «народной книге» — переходившим от владельца к владельцу рукописным тетрадям, в которых переписывались занимательные произведения: развлекательные, поучающие, иногда — обличающие духовенство и власть имущих. Согласно Ю. К. Бегунову, «народная книга» играла роль в утверждении «нового массового искусства», появившегося в русском обществе в конце Средних веков — начале Нового времени^[31].

Соколовский сборник получил свое название по фамилии русского филолога-слависта Матвея Ивановича Соколова. Он приобрел рукопись у букиниста в 1883 г. и подготовил к изданию текст «Повести о Карпе Сутулове»^[31].

Сборник исчез и стал считаться утраченным вскоре после того, как в 1914 г. вышел в печати научный труд М. И. Соколова и его сына Ю. М. Соколова о тексте «Повести…» и истории её сюжета. Лишь в 1958 г. рукопись была вновь обнаружена — в Отделе письменных источников ГИМ. После этого Соколовский сборник был возвращён в Отдел рукописей ГИМ, где он хранится и в настоящее время^[32]. На сегодняшний день рукопись сохранилась не полностью: утрачены отдельные тетради в середине и конце сборника^[33].

Как было замечено ранее, первое издание «Повести» было выпущено небольшим тиражом в 1914 году. Текст был напечатан в соответствии с рукописью, видоизменена только орфография и постановка предлогов в соответствии с современным написанием, добавлены сокращения^[34]. Из-за ограниченности выпуска, книга вскоре стала редкостью для исследователей и библиографов. По этой причине, а также ввиду того, что напечатанные ранее варианты текста «Повести…» нельзя было сверить с подлинником, новые издания текста печатались со множеством ошибок и неточностей^[35]. К последующим выпускам относятся работы Н. К. Пиксанова «Старорусская повесть»^[36], И. П. Еремина «Русская повесть XVII века»^[37] и В. П. Адриановой-Перетц «Русская демократическая сатира XVII века»^[38]. Текст из последнего издания воспроизводится позднее в других хрестоматиях^[35].

Большинство исследователей встраивают «Повесть о Карпе Сутулове» в традицию русской демократической сатиры XVII века, наравне с «Калязинской челобитной», «Сказанием о попе Саве», «Службой кабаку», сатирой на епископа Феодоса, хулой на бороду духовных лиц, Акафистом крючкотворцу и др.^[39] Кроме этого, можно предположить, что традиции антиклерикальной сатиры XVII века в какой-то мере наследуют такие канонические писатели XIX века как Н. В. Гоголь и М. Е. Салтыков-Щедрин, и М. А. Булгаков в XX веке. Так, например, на уровне читательской рецепции возникает параллель между экономической интригой в «Повести о Карпе Сутулове» и «Мёртвых душах» Н. В. Гоголя. Приём преувеличения как один из элементов механизма комического развивается в гротескное преувеличение и также получает своё воплощение в поэтике упомянутых авторов XIX—XX вв.

Текст «Повести» разнообразен. В нем встречаются:

1. Элементы христианской морали: «Богъ… вся видит деяния наша, аще от человѣка утаимъ странствие наше, но онъ вся весть, обличения не требуетъ»^[11]. Они встречаются в речи Татьяны Сутуловой, она произносит их в адрес церковнослужителей. Так создается эффект комического.
2. Элементы Священного писания: «О велики святы, како я могу убежати от огня будущаго?»^[9]. Они тоже встречаются в репликах главной героини, которая произносит их в адрес попа или архиепископа. Именно эту фразу Татьяна произносит в адрес епископа.
3. Эпизод увещевания купца напоминает сюжет «Пчелы» и образ злой жены. «Некто женился на богатой, но злой вдове, которую ему хвалили люди; муж же на это отвечал: „Не ныне ми хвалите, но егда же избуду ея“.»^[9]
4. Поэзия чувств: «О всевидимая радость, о совершенныя моея любви, о свете очию мою и возделесте души моея радость!»^[9] Эту фразу произносит Татьяна условно вернувшемуся мужу.
5. Просторечные выражения: «ажно ко врагом гость»^[9] . Они выделяются на фоне книжного текста, но создают бытовой колорит, который подходит для темы «Повести…»^[11].
6. Славянизмы : «снабдевати, приспе, многоцветущий, брашно, сия рек, отъиде, злотворящая». Ими автор украшает изложение бытового анекдота^[11].

Многие фрагменты повести нам непонятны из-за большого временного разрыва, смены исторических, бытовых и языковых реалий. Благодаря примечаниям из книги С. Н. Травникова «История древнерусской литературы»^[40], повесть обретает понятный для современного читателя вид. Сперва комментатор указывает на широкую группу пояснений, связанных как с особенностями религиозной культуры того времени, так и бытовой. Нам предоставляется лексическое значение слов и выражений, потерявших своё значение в наши дни:

• …удари челомъ… — Бить челом — приветствовать, низко кланясь, кого-либо, просить о чем-то.
• «Аз тя во всемъ разрешу». — Разрешить — дать отпущение грехов, освободить от наказания.
• …тот санъ сняше с него… — Речь идет об архиепископских одеждах.
• «Побѣда моя!» — Победа — беда.
• «… како я могу убежати от огня будущаго?» — Речь идет о вечных муках ада, где грешники будут гореть в огне^[41] .

К следующей формальной группе относятся исторические комментарии, раскрывающие как контекст времени написания «Повести», так и более широкий дискурс реалий Древней Руси:

• …в третием часу дни. — В Древней Руси счёт дневного времени начинался от восхода солнца, таким образом, три часа дня — утро.
• …шед во град на воевоцки двор и повелеша доложити воеводѣ … — В 1708 г. городовые воеводы были заменены комендантами. Некоторые исследователи считают эту реалию датирующим признаком и полагают, что «Повесть» написана до 1708 г. ^[41]

Последним немаловажным комментарием является примечание, поясняющее литературный контекст «Повести о Карпе Сутулове»:

• «… некоему человѣку мнози люди похвалиша жену…» — Сюжет о «злой жене», скорее всего, восходит к «Пчеле», популярному в Древней Руси сборнику произведений учительной прозы^[41] .

• Русская демократическая сатира XVII века / Подг. текстов, ст. и комм. В. П. Адриановой-Перетц; Академия наук СССР. — М.; Л.: Издательство Академии наук СССР, 1954. — 256 с. — (Литературные памятники). — 5000 экз.
• Адрианова-Перетц В. П. Русская демократическая сатира XVII века. — Москва: Наука, 1977. — С. 214—215, 279-280.
• Гудзий Н.К. История древней русской литературы. — Москва: Просвещение, 1966. — С. 442—445.
• Елеонская А.С., Орлов О.В., Сидорова Ю.Н., Терехов С.Ф., Федоров В.И. История русской литературы XVII-XVIII веков. — Москва: Высшая школа, 1969. — С. 88—98.
• Еремин И.П. Русская повесть XVII века. — Ленинград: Гослитиздат, 1954. — С. 148—158.
• История русской литературы X-XVII веков. — Москва: Просвещение, 1980. — С. 404—405.
• Кусков В.В. История древнерусской литературы. — Москва: Высшая школа, 1982. — С. 237—238.
• Лапицкий И.П. Повесть о Карпе Сутулове // Русские повести XVII века. — 1954.
• Пиксанов Н.К. Старорусская повесть: введение в историю повести: Темы для литературных работ: Систематическая библиография: Руководящие вопросы.. — Москва, Петроград: Госиздат, 1923.
• Скрипиль М.О. Повесть о Карпе Сутулове // Академии Наук СССР. — 1941—1956. — Т. 2. — С. 228—230.
• Соколов Ю.М. Повесть о Карпе Сутулове. — Москва: Синод.тип, 1914. — С. 1—40.
• Травников С.Н. История древнерусской литературы. Хрестоматия: учебное пособие для академического бакалавриата. — Москва: Юрайт, 2014. — С. 730—736.

• Сборник с повестью о Карпе Сутулове  (неопр.). Дата обращения: 6 декабря 2020.
• Травников Н.С. Повесть о Карпе Сутулове  (неопр.). Дата обращения: 11.11.20. Архивировано 14 декабря 2016 года.
• Скрипиль М.О. Повесть о Карпе Сутулове  (неопр.). Дата обращения: 11 ноября 2020. Архивировано 7 февраля 2020 года.