Совесть

Со́весть — психический (когнитивный) процесс, вызывающий эмоции и рациональные ассоциации, основанные на моральной философии или системе ценностей личности. Чувство нравственной ответственности за своё поведение перед окружающими людьми, обществом.

Зачастую совесть является причиной появления чувства вины или «угрызений совести», раскаяния, когда человек совершает поступок, противоречащий его моральным ценностям. Моральные ценности индивида и их несоответствие семейным, социальным, культурным и историческим представлениям о морали служат предметом изучения в психологии. Степень, в которой совесть определяет суждение о моральной стороне действия перед его совершением, и вопрос о том, основаны ли (или должны быть основаны) такие моральные суждения на разуме, породили споры в философии. Они представлены в сопоставлении теорий современных западных философов с теориями философов периода романтизма и других идейных направлений, появившихся с конца эпохи Возрождения.

В религиозных представлениях совесть обычно рассматривается в связи с моралью, присущей всем людям, исходящей от благотворной Вселенной и/или божественной сущности. Различные особенности той или иной религии, связанные с ритуалами, мифологией, доктринами, правом и так далее, не обязательно согласуются с эмпирическими, эмоциональными, духовными или созерцательными соображениями о происхождении и функционировании совести^[1]. Общепринятые светские или научные взгляды рассматривают способность к совести как, вероятно, генетически детерминированную, а её формирование у субъекта — как воздействие на него окружающей культуры^[2].

По мнению австрийского психолога и философа Виктора Франкла совесть — это «доморальное представление о ценностях, которое предшествует любой конкретной морали»^[3].

Обычно используемой метафорой для совести служит определение «внутренний голос», восходящее к философии Сократа, для которой характерно использование термина «даймоний» (внутренний голос, который в решающий момент предостерегает человека от совершения поступка, угрожающего его благополучию)^[4].

Совесть является понятием в национальном и международном праве (например, свобода совести)^[5]. Она послужила темой для многих выдающихся произведений искусства, включая литературу, музыку и кинематограф.

В русском языке XI—XVII веков известно слово «съвѣсть» со значениями «совесть, разумение, понимание, знание, согласие, указание, чистота». В таком виде оно появляется в словаре Берынды 1627 года, форма «совѣсть» зафиксирована с 1704 года. Происходит от церк.-слав. съвѣсть, которое построено как калька от ср.-греч. συνειδησις («совесть, сознание») и συνειδος («совесть, сознание, совместное знание»). Образовано с помощью суффикса «-ть» от основы глагола *съвěдěти («знать, разуметь»)^[6][7][8].

Весьма различно понимают возникновение совести. Это различие может быть сведено к двум противоположным теориям:

• эволюционной;
• интуитивной.

Первая объясняет развитие совести из психологических и социологических условий жизни человека; вторая связывает совесть с природой человека или с объективным добром.

Первая теория, явившаяся в истории позднее интуитивизма и как критика его, нашла себе главным образом защитников среди этологов и психологов. Рассуждения их сводятся к следующему. Эгоистические действия, приносящие вред ближним, вызывают порицание; альтруистические действия, приносящие пользу ближним, вызывают одобрение; с течением времени, когда связь между альтруизмом и одобрением твёрдо установлена и закреплена наследственной передачей, отношение к пользе и вреду забывается и эгоизм порицается сам по себе, безотносительно, точно так же, как альтруизм безотносительно одобряется. Это различие эгоизма и альтруизма и различную оценку их чувством стараются внедрить детям, у которых, благодаря повторению и наказанию, устанавливается неразрывная ассоциация между эгоизмом, злом и порицанием их — и альтруизмом, добром и одобрением их. Благодаря прочности установившейся ассоциации людям кажется, что связь установлена не ими, а существовала от века и иной быть не может.

В действительности эти два явления, то есть альтруистическое действие и одобрение его, нужно различать, ибо они имеют различный источник. Альтруизм есть нечто унаследованное человеком от его животных предков, одобрение же свойственно лишь известной ступени культурного развития и вошло, благодаря наследственности, в привычку.

Эгоизм есть также нечто прирождённое; порицание его возникло одновременно с одобрением альтруистического действия и точно так же вошло в привычку. Тот, кто привык одобрять в других альтруизм и порицать эгоизм, невольно перенесёт эту оценку и на свои действия и вместе с тем будет испытывать чувство самоудовлетворения, раскаяния и угрызения, причём самоудовлетворенность непосредственно будет сопряжена с действием, а раскаяние и мучения совести будут следовать за совершенными, уже эгоистическими поступками. Таким образом возникают и развиваются явления, которые мы называем Совестью.

С этим объяснением в принципе согласен и Дарвин («Происхождение человека», гл. II и III); он только несколько иначе представляет себе происхождение укоров совести. По его мнению, в нас есть стремление заботиться о других; если мы, под влиянием эгоизма, не последуем этому стремлению и, например, не поможем беде ближнего, то впоследствии, когда мы живо представим себе испытываемое бедствие, стремление к помощи ближнему вновь возникнет и неудовлетворённость его вызовет в нас болезненное чувство укоров совести. Ницше, в своей «Genealogie der Moral», указывает на невероятность того, чтобы альтруистические действия одобрялись теми, кому они идут на пользу. Ницше думает, что отождествление понятий добра и альтруизма устанавливается теми, кто совершает добрые дела, а не теми, кто пользуется ими. Он считает психологически невероятным, чтобы можно было забыть об источниках совести, то есть перенести одобрение с пользы на само действие. Он повторяет упрёк, который утилитарно-ассоциационному объяснению делали и раньше: возможность выработки новых свойств сознания, отличных от первоначально данных элементов есть предположение не обоснованное, а средство для выработки этих новых элементов — ассоциация представлений — в действительности не выдерживает критики (ср. например, А. Мальцев, «Нравственная философия утилитаризма», СПб., 187 9). Третьим слабым, с точки зрения философов, не всегда знакомых с достижениями психологии и этологии, пунктом эволюционной теории является учение об относительности всякой морали, с которым не мирится нравственное чувство обывателя.

Сейчас известно, что альтруизм свойственен практически всем стадным (стайным) животным, и не только им. Ясно, что, если существуют социальные (общественные) инстинкты, обеспечивающие выживание популяции, то обязан быть механизм положительной и отрицательной обратной связи, регулирующий работу этих инстинктов. Развитие этих связей в условиях общества и приводит к тем психологическим и социальным феноменам, которые в донаучную эпоху приписывались воле богов или воспринимались не имеющими корней.

Интуитивизм покоится на таком умозрительном утверждении, что совесть есть природное свойство человека, не производное из других элементов. Он не отрицает развитие совести и зависимость её проявлений от исторических условий в пространстве и времени, но считает зародыш совести основным свойством человеческого духа: Ламартин в этом смысле называет совесть la loi des lois (закон законов). Кант (у которого в «Критике практического разума», рассматривающей вопросы нравственности, слово совесть не встречается) считает категорический императив или нравственный закон априорным, а посему всеобщим и необходимым; но так как Кант признает, что «нравственный закон ведёт путём понятия о высшем благе, как объекта и цели практического разума, к религии, то есть к признанию, что все обязанности должны быть рассматриваемы как божественные заповеди не в смысле санкций, а в смысле существенных законов всякой свободной воли», то мы и Кантовскую форму интуитивизма можем подвести к общему его виду, рассматривающему совесть как непосредственное выражение в человеке нравственного мирового порядка или высшего существа. Совесть есть голос Божий — вот, в конце концов, кратчайшая формула интуитивизма. «В совести человека заключается сила, стоящая выше человека, следовательно указывающая на вышечеловеческий принцип» (Олесницкий, «История нравственности и нравственных учений»). Эволюционизм рассматривает совесть как чисто человеческий принцип; за пределы индивидуума он выходит лишь для того, чтобы в предках его искать источники нравственности. Интуитивизм берёт человека в его связи с объективным миром и из высшего принципа бытия выводит основы нравственности. Для первого нравственность, а, следовательно, и совесть является изменчивой и относительной, для второго принципы нравственности и показатель их совести являются абсолютными и объективными. Главной трудностью интуитивизма является вопрос об ошибках совести, о ложной совести. Если совесть есть голос Божий, то каким образом объяснить ошибки совести и кажущееся или действительное отсутствие её у преступников, в случаях так называемой moral insanity, moral insensibility и т. п.? С точки зрения эволюционизма эти факты объясняются нравственным недоразвитием, отсутствием воспитания, средой и т. д. Этот путь объяснения закрыт для интуитивистов. Они должны допустить, как это делали схоласты и отчасти Кант, двойную совесть, трансцендентную и эмпирическую: первую — как непосредственно данное в природе человека, в виде зародыша, духовное свойство, общее для всех людей (и эта совесть не может ошибаться); вторую — проявляющуюся в мире явлений, подверженную законам развития и зависимую от весьма сложных внешних и внутренних условий — и эта совесть может ошибаться.

Допустив прирождённость совести, интуитивизм не имеет надобности выводить совесть из элементов, совершенно ей чуждых; не отрицая развития явлений совести и зависимости её от явлений культуры, он может, по-видимому, объяснить объективный и безусловный характер совести, связав её с природой человека и нравственным мировым порядком. Если понимать совесть как показатель высшей воли, то этим нравственности придаётся опять-таки характер случайный, хотя и в ином значении, чем в теории эволюционизма. Добро потому оказывается добром, что оно есть веление Бога, а не потому, что оно добро само по себе: нравственность лишается своего самодовлеющего характера и ставится в зависимость от теологии. Если же сказать, что добро есть выражение природы человека, что оно априорно, то есть в известном смысле врождённо, тогда добру (и показателю его, совести) будет дан субъективный характер и возникнет вопрос, какое объективное значение имеют совесть и добро, ибо из априорности (или врождённости) вытекает необходимость известного понятия, но не его объективность; можно себе представить прирождённое понятие, которое никакого объективного значения не имеет. Эти затруднения не могут, однако, пошатнуть интуитивизма; о них можно сказать то же, что Паульсен говорит об эволюционизме, отрицая мысль, что психологическое исследование возникновения совести лишает предписания её святости. «Исчезновение обязательности предписаний совести не представляется мне ни логическим следствием, ни необходимым психологическим результатом антропологического объяснения. Я не вижу здесь логической связи: как могли бы нравственные законы утратить своё значение из-за того, что люди признают эти законы выражением опыта, постепенно приобретаемого знания, что полезно и что вредно. Напротив, что может служить в подобных вещах доводом более сильным, чем наследственная мудрость народа? Совесть представляется нам как бы отражением объективного порядка природы, присущего нравственной жизни, как он проявился в нравах и праве… и народ, который совершенно утратил бы то, что мы называем совесть, не прожил бы ни одного дня» (Паульсен, «Основы этики»). Точно так же и априорное происхождение совести нисколько не лишало бы её объективного характера и обязательности.

Поскольку любая теория, допускающая сверхъестественное, перестаёт быть теорией научной (см. Критерий Поппера), интуитивизм называется теорией лишь номинально, по традиции.

Независимо от объяснений природы и возникновения совести существует и чисто психологическая проблема, состоящая в описании различных видов совести и различных её проявлений и в указании тех психических элементов, из которых вырастает совесть.

Напрасно мы стали бы искать в животном мире явлений, аналогичных явлениям совести (натуралисты утверждают противное и приводят любопытные факты; см. например Houzeau, «Etudes sur les facultés mentales des animaux comparées à celles de l’homme», 2-й том, стр. 280 сл.).

Психология детского возраста может показать, как слагается в душе ребёнка совесть и понятие о ней. Как основа совести может рассматриваться чувство стыда. Совесть есть только развитие стыда, утверждает Вл. Соловьев (см. «Оправдание добра»), и с ним вполне согласен Сикорский (см. «Всеобщая психология», стр. 270:. «Совесть есть филогенетический плод развития человечества и соответствует не личному опыту индивидуума, но вековому нравственному опыту поколений. Путём сложной дифференцировки чувство стыда поднялось до высоты чувства совести»). Дети в весьма различной степени одарены стыдливостью; точно так же различно действуют на них пример, воспитание и среда (об этом см. Сэлли, «Психология детства»).

Психологический материал, доставляемый наблюдениями над детьми, пополняется этнографическим материалом. Этнография показала, что взгляд на дикарей, как на людей, лишённых всяких нравственных понятий, неправилен. Этого взгляда держится Мюнстерберг («Ursprung der Sittlichkeit»); но стоит только с некоторым вниманием прочесть сочинения знаменитых путешественников, чтобы убедиться, что не только у различных племён различное понимание нравственных понятий, но у некоторых племён, стоящих на весьма низкой культурной ступени, относительно высоко понимание нравственности, и наоборот. Так, например, Томсон в своём сочинении о племени Массаи говорит, что народ Вакавирондо хотя и ходит совершенно нагим, но имеет весьма высокую нравственность и очень стыдлив. Массаи также высоко ценят стыд и стыдливость, ибо mulierum gravidam, neque alicujus viri matrimonium tenenteminterficiunt Massai quum primum patet eam concepisse. В Азии встречаются племена, стоящие на низкой ступени культуры, но с превосходными нравственными качествами, правдивостью, добротой и т. д. (ср. О. Flügel, «Das Ich und die sittlichen Ideen im Leben der Völker»). Таким образом, поставить в непосредственную связь высоту нравственного понимания с высотой культуры вообще и сказать вместе с Гельвецием, что добродетель и счастье народов зависят от хороших законов, нет никакой возможности.

Весьма богатый материал для психологии доставляет криминология. Деспин (Despine, «Psychologie naturelle», Париж, 1868) первый подробно исследовал явления совести у преступников. Процесс разложения совести бросает ещё более яркий свет на её природу, чем процесс сложения её. После Деспина об этом предмете писали весьма многие, например, Koppe («Les criminels», 1889), Эллис («The criminal», 1890), Ломброзо и его последователи. У Лебона и Тарда можно найти указания о совести толпы. Наконец, одичалые люди и выродившиеся народы (см. R auber, «Homo sapiens ferus», Лпц., 1885) представляют также большой интерес для анализа совести. Некоторые явления совести, например, угрызения совести, были всегда любимой темой для поэтического изображения (напр Макбет Шекспира). Очень хорошо об угрызениях совести замечает Даниель Стерн (Графиня д’Агу): «Угрызения нашей совести прямо пропорциональны добродетелям, которые в нас ещё живы, а не нашим порокам». Психологическое исследование совести может быть дополнено историческим, то есть указанием на то, как понимание совести в различные времена менялось. В этом отношении в книге L. Schmid’a, «Die Ethik d. alten Griechen», можно найти очень любопытные указания и пример, как следовало бы анализировать и средневековую историю, и историю нового времени. Такое исследование должно бы иметь в виду не теоретическое рассмотрение вопросов этики, а реальную этическую жизнь народов и изменение воззрений на конкретные вопросы жизни. Материалы для такой истории существуют в изобилии; имеются и попытки их систематизации: см., например, Lecky, «History of european morals from Augustus to Charlemagne» (Нью-Йорк, 1879); его же, «Geschichte d. Ursprungs und Einflusses der Aufklärung in Europa» (Лпц., 1873); H. v. Eicken, «Geschichte und System d. mittelalterlichen Weltanschauung» (Штутгарт, 1887); H. Reuter, «Geschichte der religiösen Aufklärung im Mittelalter» (Берлин, 1875); A. Desjardins, «Les sentiments moraux au XVI siècle» (Пар., 1887).

Представить историю философских учений о совести нелегко, потому что трудно выделить совесть из связи с другими этико-религиозными понятиями. Ближайшим образом понятие совести связано с понятиями свободы и греховности; только там, где есть сознание свободы и греховности, и можно искать анализ совести.

В древней греческой философии нет слова для обозначения понятий совести и греховности. Термин συνείδησις, как существительное, впервые появляется у стоиков. Само собой разумеется, что само явление совести и ранее служило предметом анализа и изображения, например, у трагиков.

Демон Сократа также имеет отношение к понятию совести, хотя указания демона касались не столько нравственной оценки поступков, сколько их внешнего успеха, и поэтому более напоминают предсказания оракула, чем голос совести. Из стоиков в особенности Сенека указал на чистоту совести, как на источник самоудовлетворенности, и на укоры совести, как на наказание за проступки. Сенека и Эпиктет указывают на важность показаний совести и на относительно малое значение мнения ближних.

Греки подметили и то, что совесть — не всегда непреложный указатель правильного пути, что существуют и ошибки совести; но только в христианстве дана почва для учения о совести.

В посланиях апостола Павла мы встречаемся с анализом совести; так, например, в послании к Римлянам, XIII, 5, апостол Павел рекомендует послушание властям не только из страха наказания, но «и ради совести». Он признает рост совести и различает ступени совести (греч. συνείδησις έαυτοΰ и греч. συνείδησις έτέρου), причём не только разумеет под совестью явление религиозной жизни, но прямо ставит её в связь с практическими целями нравственности.

Позже догматические вопросы заслоняют этические, и о совести мы встречаем у первых отцов церкви лишь изредка упоминание, причём совесть рассматривается главным образом как элемент религиозной жизни.

Иоанн Златоуст первый заговорил о свободе совести; он неоднократно изображал неподкупного судью и указывал, что совесть — достаточный путеводитель для достижения добродетели.

Некоторый анализ явлений совести можно найти и у Пелагия, и у противника его, блаженного Августина; но их главный интерес вращается не около вопроса о совести.

В Средние века в схоластической литературе совести отводится значительное место, но не столько общему вопросу о природе совести, сколько казуистическому решению частных случаев. Духовнику на исповеди приходилось решать различные вопросы жизни и разрешать различные сомнения. Вследствие этой практической потребности появились казуистические толкования (различные Summae, например, Artesana, Angelica), которые не всегда служили развитию нравственности, а часто прямо-таки затемняли и засоряли совесть. На этой почве впоследствии развилась мораль иезуитов, описанная Паскалем и др.

Наряду с анализом casus conscientiae шло теоретическое обоснование этических вопросов, в согласии с основными понятиями христианского миросозерцания; древнее учение о четырёх добродетелях получает более глубокое обоснование, которое необходимо приводить к рассмотрению вопроса о совести.

В практических руководствах, рассматривающих различные житейские случаи и коллизии чувства долга с наклонностями, совесть изображена как изменчивое и условное начало; для объяснения этого начала схоластики придумали незыблемую основу, которую и обозначили словом синдерезис, в отличие от изменчивой conscientia. Это различение с полной ясностью выражено у Фомы Аквината. Фома считает совесть (в смысле синдерезиса) не потенцией, а основным свойством (греч. εξις, лат. habitus), из которого проистекают принципы человеческой деятельности, как из разума — принципы умозрения. Синдерезис представляет собой врождённый орган нравственных принципов, на который опирается всякое нравственное суждение. Напротив того, conscientia есть сложная деятельность, акт, свидетельствующий о совершенных уже поступках.

Подробный анализ совести согласно принципам Фомы Аквината мы находим у Антонина из Флоренции (1389—1459) и у Герсона, различающего безошибочный синдерезис от conscientia, суждения которой часто оказываются ложными. В этом схоластическом учении следует видеть начало того разногласия, которое существует и поныне и которое мы отметили выше в двух различных взглядах на возникновение совести.

Эпоха реформации устранила схоластическую философию; вместе с тем исчезло и учение о двойной совести (синдерезис и консциенция). Эта эпоха выдвинула живую личность и заговорила о правах совести; но сначала реформация лишь разрушала учение схоластики, не созидая стройной системы этических понятий. Некоторый психологический анализ можно найти, однако, у Меланхтона, сравнивающего совесть с практическим силлогизмом, в котором большая посылка — божественный закон, а меньшая — частный случай применения этого закона. Возникновение полной системы этики в духе реформации было необходимостью, и Будде, Мосгейму и другим пришлось вновь считаться с теми различиями, которые были установлены в учении Фомы Аквинского.

Эпоха просвещения отодвинула догматические вопросы на второй план и выдвинула вопросы нравственного характера. Не религия и не вера суть основы нравственности, а, напротив, нравственность есть путь, ведущий к религии. Добродетель и счастье — основы нравственности; но в то же время и совести отводится видное место и ей приписывается непреложность. Главное приобретение этой эпохи заключается не в философском анализе совести, а в понятии свободы совести. Эта свобода провозглашается как принцип, из которого вытекает требование веротерпимости.

Значение и завоевания эпохи просвещения весьма велики, но, выдвигая идею индивидуальности и субъективизма, философы просвещения (Гетчисон, Юм, Руссо) не могли объяснить всеобщности и необходимости решений совести. Решение этого вопроса принадлежит Канту и его последователям. Кант требует подчинения внутреннему судилищу, которое присуще человеку, а не приобретено им. Это судилище имеет безусловную достоверность; ошибки совести невозможны. Фихте в «Sittenlehre» ещё решительнее высказывается в том же духе. «Если возможно поведение, согласное с долгом, то должен существовать абсолютный критерий истинности нашего убеждения, относящегося к долгу. Известное убеждение должно быть абсолютно истинным, и мы на него должны опереться ради долга… Этот критерий есть чувство истины и достоверности. Это чувство никогда не обманывает, ибо оно существует лишь при полном согласии нашего эмпирического и чистого „я“, а чистое „я“ и есть наше истинное бытие. Совесть есть не что иное, как непосредственное сознание нашего определённого долга». Итак, в учении Фихте, признающего кантовское разделение эмпирического и трансцендентального «я», а вместе с тем и двойную Совесть, совершенно меняется отношение прирождённой совести к эмпирической, встречаемое в схоластической философии.

Схоластика главным образом занималась ошибками совести и признавала лишь scintilla, то есть слабую искру божественного света в человеке. В немецкой идеалистической философии эта искорка разгорается в яркий внутренний свет, уничтожающий возможность ошибок.

Гербарт и Шопенгауэр уделяют большое внимание явлениям совести, но стараются рассматривать это явление с психологической точки зрения, устраняя по возможности религиозные и философские элементы.

В новейшей философии эволюционизм, став на естественнонаучную точку зрения и отбросив схоластические разделения совести на эмпирическую и трансцендентную, занялся выяснением причин возникновения совести. Весьма много интересных замечаний о происхождении и природе совести можно найти у Ницше, в его «К генеалогии морали». Ницше согласен с точкой зрения эволюционизма, но не согласен с объяснением, которое даётся эволюционизмом возникновению совести. С философами просвещения Ницше сходится в ненависти к религиозной морали. Однако, несмотря на свои симпатии к эволюционизму и к философии просвещения, Ницше вновь вводит учение о двойной совести, различая мораль господ от морали рабов. Несмотря на всю его показную симпатию к морали господ, кое-где прорывается и прямо противоположное чувство. Двойная мораль, конечно, ведёт к отрицанию морали вообще; этот вывод мы находим в «Новом учении о нравственности» Менгера, где говорится, что сила и нравственность по существу совпадают: нравственность есть приспособление к соотношениям социальных сил, а Совесть есть страх перед дурными последствиями противодействия в приспособлении к соотношениям социальных сил. Совесть — врождённое чувство, которое сродни чувству стыда. Совесть не эволюционирует с возрастом и не изменяется после вхождения человека в общество. Но общественные отношения влияют на разум и позволяют ему манипулировать Совестью, «прятать» её. Но Совесть постоянно напоминает о себе своими угрызениями. Совесть является единственным мерилом верности принятия решений. И в дальнейшем, общество вынуждено будет воспитывать подрастающие поколения таким образом, чтобы Совесть являлась главенствующим Законом для Разума. В противном случае, обществу, где нормой является игнорирование чувства совести — грозит приближающаяся гибель…

Снижение самооценки, известное в просторечии как «угрызения совести» иногда становятся причиной суицида. Генерал армии А. В. Горбатов, в конце 1930-х прошедший сталинские лагеря на Колыме, описывает подобный случай^[9]:

Моим соседом по нарам был в колымском лагере один крупный когда-то работник железнодорожного транспорта, даже хвалившийся тем, что оклеветал около трёхсот человек. Хотя я не скрывал крайнего нерасположения к этому теоретизирующему клеветнику, тот почему-то всегда старался завести со мной разговор. Меня это сначала злило; потом я стал думать, что он ищет в разговорах успокоения своей совести. Но однажды, будучи выведенным из терпения, сказал ему:
— Ты и тебе подобные так сильно запутали клубок, что распутать его будет трудно. Однако распутают! Если бы я оказался на твоём месте, то давно бы повесился…
На следующее утро его нашли повесившимся. Несмотря на мою большую к нему неприязнь, я долго и болезненно переживал эту смерть.

Совесть в каббале — это стыд перед людьми и самим собой за свой эгоизм. Ощущение совести, согласно каббале, характеризует наивысшую стадию развития человеческого эгоизма. На этой наивысшей стадии, по учению каббалы, эгоизм начинает ощущать разницу между собой и свойством абсолютного альтруизма, т. н. Творцом. Не ощущая Творца непосредственно, человек сравнивает себя с другими людьми и со своими нравственными критериями, полученными им через воспитание. Существует мнение, что отрыв от Творца — это корень всех страданий в мире, поэтому совесть это самое кошмарное и тягостное переживание человека^[10]. И оттого мы склонны подчиняться тем нравственным ценностям, которые нам диктует окружение, жить в соответствии с порядком установленных им приоритетов. Таким образом, совесть присуща только «человеческому уровню», развития эгоизма, когда творение способно чувствовать свойства и качества другого, анализировать и давать качественную оценку разнице свойств. Если альтруистическое поведение человека диктуется только лишь его совестью, то есть определяется другими людьми, а не осознанным стремлением человека к достижению подобия со свойством отдачи — Творцом, то, по мнению адептов каббалы, его поведение социальное, но пока что ещё не духовное^[11].

На современном иврите совесть называется мацпун — от слова цафун — «скрытое», потому что голос совести — внутренний, скрытый глубоко в сознании человека. Кроме того, слово мацпун связано со словом мацпэн («компас»), потому что, подобно компасу, совесть указывает человеку направление, в котором он должен идти. Но в древнем иврите совесть называется мусар клайот, буквально «муки почек». В «Псалмах Давида» (15:7) говорится: «Благословлю Господа, вразумившего меня; даже и ночью учит меня внутренность моя» (дословно: «наставляли (мучили) меня почки мои» — йисруни кильйотай)^[12].

К 1967 году в ряде подразделений военизированной охраны Министерства путей сообщения СССР была введена «Книга совести», которая хранилась на видном месте. Провинившийся в чём-либо стрелок, пожарный или младший командир писал в книге объяснение, давал оценку своему поступку и обещание, как впредь будет относиться к служебному долгу. Объяснение зачитывалось перед коллективом^[13].

• Мораль
• Нравственность
• Скромность
• Чувство вины
• Эгоизм
• Эгоцентризм
• Эмпатия
• Дилемма заключённого

• Апресян Р. Г. Совесть // Этика: Энциклопедический словарь / Под ред. Р. Г. Аапресяна, А. А. Гусейнова. М.: Гардарики, 2001. С. 449—451.
• Апресян Р. Г. Совесть // Новая философская энциклопедия / Ин-т философии РАН; Нац. обществ.-науч. фонд; Предс. научно-ред. совета В. С. Стёпин, заместители предс.: А. А. Гусейнов, Г. Ю. Семигин, уч. секр. А. П. Огурцов. — 2-е изд., испр. и допол. — М.: Мысль, 2010. — ISBN 978-5-244-01115-9.
• Совесть : [арх. 3 января 2023] // Сен-Жерменский мир 1679 — Социальное обеспечение. — М. : Большая российская энциклопедия, 2015. — С. 537. — (Большая российская энциклопедия : [в 35 т.] / гл. ред. Ю. С. Осипов ; 2004—2017, т. 30). — ISBN 978-5-85270-367-5.
• Совесть // Василенко Л. И. Краткий религиозно-философский словарь. — М.: Истина и Жизнь, 1996. — 256 с.
• Гусейнов А. А. Язык и совесть. М., 1996.
• Дробницкий О. Г. Совесть // Философская энциклопедия : в 5 т / глав. ред. Ф. В. Константинов. — М.: Советская энциклопедия, 1970. — Т. 5 : Сигнальные системы — Яшты. — 740 с. — 60 500 экз.
• Совесть // Философский энциклопедический словарь / Гл. редакция: Л. Ф. Ильичёв, П. Н. Федосеев, С. М. Ковалёв, В. Г. Панов. — М.: Советская энциклопедия, 1983. — С. 614. — 840 с. — 150 000 экз.
• Под редакцией А.А. Ивина. Совесть // Философия: Энциклопедический словарь. — М.: Гардарики (рус.). — 2004. // Философия: Энциклопедический словарь. / Под ред. А. А. Ивина. — М.: Гардарики, 2004.
• Совесть (недоступная ссылка) Лейбин В. М. Словарь-справочник по психоанализу. — М.: АСТ, 2010. — 957 с. (Psychology). ISBN 978-5-17-063584-9 (Psychology)
• Зимар Г. «Совесть и её свобода». — СПб., 1904.
• Глава «Культура и совесть» // Лихачёв Д. С. Русская культура. — М.: Искусство, 2000. — 440 с.
• Назаретян А. П. «Совесть в пространстве культурно-исторического бытия (полемические заметки)» // Общественные науки и современность. 1994. № 5. С. 152—160.
• Радлов Э. Л. Совесть // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Ярхо В. Н. Была ли у древних греков совесть? (К изображению человека в аттической трагедии) // Античность и современность. — М., 1972. С. 251—263.
• Виктор Франкл. Подсознательный бог. Психотерапия и религия = Viktor E. Frankl. Der unbewußte Gott. Psychotherapie und Religion. — М.: Альпина нон-фикшн, 2022. — 218 с. — ISBN 978-5-00139-517-1..