Этногенетический миф

Этногенетический миф — этнокультурное явление^[1], миф о происхождении этнической группы (этногенезе)^[2].

Этнолог В. А. Тишков даёт следующее определение этноса: «группа людей, члены которой имеют общие название и элементы культуры, обладают мифом (версией) об общем проис­хождении и общей исторической памятью, ассоциируют себя с особой терри­торией и обладают чувством солидарности»^[3].

Этногенетические мифы включают комплекс представлений: миф об автохтонности, идея необычайной древности этнической культуры и языка, особенно на занимаемой в настоящее время территории; миф о прародине, проекция современных этнополитических границ как можно дальше в прошлое; миф о лингвистической преемственности, идентификация этнической группы с конкретным языком; миф об «этнической семье», идея, что территория «своего» этноса является местом формирования также родственных или «дочерних» этнических групп, отселившихся затем на другие земли; миф о славных предках, идентификация этнических предков с «прославленным» народом, известным из древних письменных или фольклорных источников; миф о культуртрегерстве, претензия на исторический приоритет в области культурных, включая письменность, или политических, включая государственность, достижений предков в сравнении с предками соседних народов; миф об этнической однородности, преувеличение этнической консолидации в прошлом, игнорирование множественности компонентов формирующейся общности; миф о враге, создание образа иноземного «врага», в борьбе с которым укрепляется единство этноса; миф об этническом единстве, в рамках которого для создания единства государства или усиления силы народа к «своей» общности причисляются иные этнические группы^[2].

Этногенетический миф может рассматриваться в качестве варианта мифологизированной истории. Однако в отличие от последней, он создавался народом в период, когда научные знания о природе и человеке ещё отсутствовали, служил для объяснения происхождения «своего» этноса и соседних народов, получения территории и взаимоотношения с другими народами. Мифологизированная история создаётся конкретным человеком или группой интеллектуалов; служит для объяснения тех же процессов и явлений; не опирается на научные данные, а, напротив, опровергает их, для чего нередко применяет теорию заговора^[4].

Миф входит в состав знаково-символического комплекса этнической культуры. Он даёт возможность формировать смыслы и установки этнической общности, которые не поддаются логическому обоснованию. Целью мифа является объяснение того, что в представлениях членов этноса является, с одной стороны, наиболее сложным для объяснения а, с другой стороны, наиболее значимым. Миф имеет прочную ассоциативную связь с порождающимся явлением, познание начала явления воспринимается как приобретение сильнейшей власти над самим объектом. Поиски «золотого века» обычно ведутся в наиболее далёком прошлом, поскольку события недавнего времени слишком хорошо освещены источниками. Этногенетический миф обладает компенсаторной функцией и требуется для этнической общности в критические моменты её истории^[5].

Этногенетические мифы возрождают архетипы, способствующие обострению межэтнических отношений. В них отражена мифологическая модель мира, основу которой составляет бинарная оппозиция «мы-они», «своё-чужое», где «своему» присваивается наиболее высокий семиотический статус, тогда как «чужое» представлено его противоположностью. В результате этой оппозиции взаимоотношения автохтонного населения и позднее пришедших на данную территорию групп изображается как неизбежный конфликт^[6].

Письменные­ традиции,­ а также обширный­ спектр­ дописьменных­ форм устного ­творчества ­этноса, включая его космогонические, космогенетические ­и ­этногенетические ­мифы,­ ранние ­религиозные представления, ­которые формируют традиционную­ картину­ мира, в совокупности создают язык­ культуры­ как­ нарратив­ конкретной ­этнической­ общности^[7].

В традиционной мифологии, в рамках антропогонических мифов не всегда ясно различается происхождение всего человеческого рода и отдельного народа, первого человека или первой пары людей и каждого отдельного человека, с чем во многих традициях связано тождество наименования племени и слова «человек» (айны, кеты и др.). Согласно мифу африканского народа гереро, первые люди стали родоначальницами двух фратрий этого народа^[8]. В рамках архаических мифоэпических традиций история племени начинается с космогонического мифа, примером чему может служить скифский «логос» Геродота^[9].

Одним из культурных оснований идентичности в рамках европейской интеллектуальной и политической элиты являлся троянский миф, который в течение столетий актуализировался в разных формах и менялся от космогонического мифа до идеологического. Элитарные слои Европы конструировали этногенетические мифы и генеалогии, возводящие происхождение европейских народов к спасшимся жителям Трои^[10]. Ранее Нового времени символом древности политического образования являлась древность царствующего рода. В отношении данных «родословных» французский историк Этьен Паскье в середине XVI века писал: «удивительно, как каждая нация считает большой честью для себя вести свое происхождение от разрушения Трои. Римляне в этой связи считают своим основателем Энея, французы — Франкиона, турки — Туркуса, британцы — Брута… Как будто Троя была питомником благородных мужей, которые должны были обеспечивать происхождение всех других стран»^[11].

Любой народ, признающий Священное писание, имел возможность возводить свои корни к глубокой древности — ко временам разделения «языков» (народов) при строительстве Вавилонской башни, однако немногие народы Европы могли напрямую увязывать свою историю с Ближним Востоком. Они могли считать себя потомками сыновей Ноя, но при посредстве специальных учёных генеалогий. Такая генеалогия в отношении славян представлена в древнерусской «Повести временных лет». Князь Владимир Святославич мог сопоставляться в «Повести временных лет» с Константином Великим и библейским Соломоном, но его род не возводился к римскому императору или к библейскому царю. Отсутствие Руси в древней истории путём древнерусской христианской экзегезы становилось особым достоинством «нового народа», что отражено в «Слове о законе и благодати» и «Повести временных лет»^[12].

Новые генеалогии, которые создавались для монархических династий, при их кажущейся примитивности, отражали новый подход к истории. По выражению А. М. Панченко, «если прежде история определяла судьбу человека», то в канун Нового времени «человек предъявил свои права на историю, попытался овладеть ею»^[12]. Ещё во второй половине XII века польский хронист Винцентий Кадлубек прославлял польских правителей, которые, по его словам, одерживали победы над Александром, Юлием Цезарем и скифами^[13]. Западнославянская средневековая традиция, знакомая с латинской хронографией, по образу библейской легенды о трёх сыновьях Ноя создала книжную легенду о трёх братьях: Лехе (первенце), Русе и Чехе (Великопольская хроника XIV века) — предках славянских народов, которые происходили из Паннонии и были потомками Пана и некоего Слава, а те, в свою очередь, потомками библейского Иафета («Великая хроника»). Чешская, а затем также польская историография XV—XVII веков включала представления об особом месте славянского мира в античности. Утверждалось, что славяне не были покорены Александром Македонским, и завоеватель должен был признать их власть на севере Европейского континента от Ледовитого океана до Итальянского региона, выдав им грамоту, «привилегию» («Грамота Александра Македонского славянам»). С XV века был известен латинский архетип этой «грамоты»^[12]. Была создана сарматская теория происхождения славян, которая использовалась для обоснования претензий Москвы или Речи Посполитой^[14].

Польский историк начала XVI века Матвей Меховский в «Трактате о двух Сарматиях» отождествил Руссию с Роксоланией и писал о Литве: «Старинные историки, рассказывая о древности, говорят, что некие италийцы, оставив Италию из-за несогласия с римлянами, пришли в землю Литовскую и дали ей имя родины — Италия, а людям — название италы; у позднейших земля стала называться, с приставкой буквы л в начале, Литалия, а народ литалы»^[14].

Уже в средневековой историографии, в особенности в польской, получили распространение конструкции, призванные продемонстрировать, по меньшей мере, римскую древность славянской государственности; на Руси в этом русле в начале XVI века было создано «Сказание о князьях Владимирских». Эти конструкции были восприняты Иннокентием Гизелем и отражены в Синопсисе 1674 года, частично В. Н. Татищевым и М. В. Ломоносовым^[15]. В русском летописании и политической литературе XVI века, в том числе в «Сказании о князьях Владимирских», под влиянием польской историографии Рюрик был представлен как потомок римского императора Августа и выходец из Пруссии, а сказание о нём было объединено с новгородской традицией о первом посаднике Гостомысле^[16]. Историографическая парадигма сменились в конце Средневековья: русь — «новый народ» литературы периода Киевской Руси должен был стать древним, «античным», восходящим, по меньшей мере, ко времени, когда народы Восточной Европы приняли участие в событиях всемирной истории — к скифской (скифо-сарматской) эпохе^[17].

Сравнительно ранним текстом, составленным не позднее начала 1640-х годов, который соединил идеи древности «славеноросского народа», мотив прародителей разных народов — потомков Ноя и «грамоту Александра», было «Сказание о Словене и Русе», новгородское по происхождению легендарно-историческое сочинение. В «Повести временных лет» начала XII века Северное Причерноморье, в котором расселяются славяне, потомки библейского Иафета, вслед за византийской и античной традицией именуется Великой Скифией («си вси звахуться от грекъ Великая Скуфь»). Это именование дало возможность составителю «Сказания о Словене и Русе» объявить прародителей средневековых народов Восточной Европы — братьев Словена, Руса, Болгара (предка волжских болгар), Комана (предка куманов-половцев), Истера и хозар — принадлежащими к роду Скифа, правнука Иафета^[18]. Конструкция «Сказания о Словене и Русе» и его датировки противоречат историческим реалиям; скифская эпоха относится к 1-му тысячелетию до н. э., а в Сказании Словен и Рус перемещаются со своими народами на север Восточной Европы из-за распрей между потомками Скифа в 2409 году до н. э. Историографические концепции, связывающие славян со скифами, имеют позднесредневековое происхождение и сохранялись до XX века (Любор Нидерле, Б. А. Рыбаков и др.)^[18]. Уже хорватский историк XVII века Юрий Крижанич призывал отвергнуть постыдные «басни» «придворных баятелей» о скифском происхождении славян, об Александровой грамоте и Гостомысле, «не искать славы в лживых и всеми народами осмеянных и оплеванных баснях о роде Августа»^[19].

Одновременно со «Сказанием о Словене и Русе» была создана сходная по замыслу Повесть о Мосохе^[20], сочинение о сыне Иафета Мосохе (библейском Мешехе), который сразу после Вавилонского столпотворения ушёл на север^[21]. Там он сделал остановку на реке, названной по его имени Москвой, и «народил московитов от своего имени». Потомками этих «московитов» была разрушена Троя; основана Венеция; они стали первыми насельниками «Римской области», этрусками, русский язык которых впоследствии «извратился»; они пленили Филиппа, отца Александра Македонского; завоевали Рим и стали его владыками ещё до того, как на Рим пришли готы и др. Хотя «един московский народ» населил почти всю Европу, это, «аще и разны имяны, но вси един московский народ»; «истинный же столп языка славянского в Московстей земли»^[22].

Попытки удревнить историю славян продолжались, в особенности в официозной историографии начиная с Патриаршего летописного свода 1652 года и Синопсиса 1674 года и позднее при создании фальсификатов — от текстов Александра Сулакадзева до «Велесовой книги»^[19].

В формировании этнического самосознания украинской казацкой старшины в конце XVII — начале XVIII века принимал участие этногенетический миф о происхождении украинских казаков от хазар, так называемый «хазарский миф». Эта легенда сосуществовала со сложившейся среди высшего киевского духовенства во второй половине XVII века историографической традицией, которая возводила историю «российского народа» к ветхозаветному Мосоху^[23].

В XVIII веке начинается процесс «изобретения наций» и их истории, в который включаются представления о «народных традициях» и «исторических корнях». В этих версиях мифические герои Троянской войны в роли «прародителей» сменяются древними племенами и государствами^[11].

Авторы славянской школы заявляли о расселении славян на огромных территориях и в глубокой древности, для чего славяне отождествлялись ими с различными народами, такими как троянцы, скифы, сарматы, роксоланы, готы, гунны, варяги, этруски и др. Истоки этих взглядов восходят к началу русской историографии, к Синопсису, имевшему большую популярность в России со второй половины XVII до начала XIX века, и рассматриваемому русскими интеллектуалам как наиболее основательный источник сведений по вопросам древнерусской истории и происхождения славян. Идеи славянской школы были вскоре опровергнуты наукой. В методологическом плане эти идеи не соответствуют современной науке. Вместе с тем они ставили новые проблемы и открывали новые направления исследований. Однако последователи первых представителей этого направления постепенно от­ходили всё дальше от магистрального пути развития науки, опираясь на этноцентристские идеи. Историк В. И. Пичета (1923) характеризовал эту школу как «сильную своим национально-патриотическим шовинизмом, но весьма далекую от настоящей науки». Позднее идеи славянской школы использовались авторами славяно-арийского мифа^[24].

У истоков славянской школы находились Михаил Ломоносов и ряд славян­ских просветителей начала XIX века, которых мотивировало стремление «восстановить справедливость», доказав, что славяне были такими же древними и цивилизованными, как народы Западной Европы и имеют право на равное с западными народами место в мировой истории и мировом сообществе^[25]. Другими представителями славянской школы были Юрий Венелин и Зориан Доленга-Ходаковский, деятельность которых приходилась на 1820—1830-е годы. Оба были выходцами из славянских народов, столкнувшимися с «чужеземным гнётом»^[26]. Российская императрица Екатерина II интересовалась древней славянской историей и рассматривала как «славянскую» топонимику Испании, Франции, Шотландии, Индии и Америки. По её мнению, ранние короли Франции и Испании по происхождению были славянами. Екатерина первой писала, что этрусские и рунические памятники связаны с «древним славянским письмом». Затем она пришла к идее, что славяне трижды завоевывали Европу от Дона до Швеции и Англии^[27]. Особым авторитетом у авторов «славяно-арийского мифа» пользуется Егор Классен, который находил славян на многих территориях и во многие эпохи^[28]. Одним из поздних авторов славянской школы был историк Дмитрий Иловайский, рассматривавший скифов как «германо-славяно-литовскую» ветвь индоевропейской или «арийской» семьи, преобладающим среди которых было славянское население. Отождествление скифов со славянами во второй половине XIX века имело политический смысл, связанный с колонизацией Центральной Азии, а скифская генеалогия могла бы оправдать её «возвращением на земли предков»^[29].

В Новое и Новейшее время в оккультизме, теософии Елены Блаватской и среди сторонников арийского мифа получила распространение псевдонаучная идея о Гиперборее как прародине нынешнего человечества, «белой», «арийской» или «нордической расы» или конкретного народа^[30].

В советское время историк академик Б. А. Рыбаков писал о многотысячелетней истории славян, начиная по меньшей мере с бронзового века^[31]. Он поддерживал идею глубокой автохтонности славянского населения, связывая с ним трипольскую культуру^[32]. Он продлял историю русской культуры и государственности на 5—7 тысяч лет^[33]. Методика исследований Рыбакова неоднократно подвергалась критике со стороны научного сообщества. Многие учёные не согласны с его историческими и археологическими построениями^[34].

Арийский миф представляет собой дискурс, который включает как представления о предках, так и проекты будущего переустройства общества^[35]. Арийский миф мог использоваться для оправдания колониализма как «цивилизаторской миссии», направленной на просвещение «варваров», в то время как местные противники колониализма и активисты национально-освободительного движения могли прибегать к его помощи в ином ключе. В ранний период они могли разделять миграционную гипотезу, но при этом связывали своих предков с колонизаторами с целью показать, что, во-первых, по своей культуре и цивилизаторским способностям их предки не уступали нынешним колонизаторам или даже находились с ними в близком родстве, во-вторых, местное население не должно рассматриваться в качестве «варваров» и имеет полное право на самостоятельное развитие. После получения колонией независимости такая концепция неизбежно требовала переосмысления, поскольку для своей легитимации национальное государство было заинтересовано в опоре на принцип автохтонности. Утверждалось, что основное население является коренным, что связано с идеей исторического права на территорию проживания. В числе вариантов обоснования подобных идей арийский миф создавал привлекательный образ могущественных предков. При этом, чтобы связать себя с «арийскими» предками, последних объявляли автохтонами. Исконным центром объявлялся данный регион или государство. Так, для ряда современных индусских фундаменталистов такой прародиной служит Северная Индия, украинские националисты отождествляют её с Украиной («государство Аратта»), русские — в Приполярье («Гиперборея-Арктида») или на Южном Урале (Аркаим, Страна городов). Если в период колониализма образы арийского мифа отличались однозначностью, то в новейшее время, в эпоху нового расцвета этнонационализма они становятся многообразны и находятся в прямой зависимости от идентичности своих авторов и интерпретаторов. Это вызывает непрекращающиеся споры о том, кому именно должно принадлежать «арийское наследие», играющее роль символического капитала, призванного усилить позиции каждой из сторон^[36].

Миф об исключительной древности этноса распространён в корейской среде. Корейцы хорошо знакомы с формулой «пятитысячелетняя история Кореи», которая стала стандартной, и воспроизводится совершенно автоматически. В действительности, первые протокорейские государства возникли в III—IV веках н. э. Возраст в пять тысяч лет взят из позднего сочинения XII века, содержащего древнекорейский миф о Тангуне, согласно которому Хванун, сын Небесного Владыки, спускается на землю и женится на медведице, превращённой в женщину. Их сын, Тангун становится первым правителем государства Чосон. В результате сомнительных расчетов, опиравшихся на китайскую хронологию, приход Тангуна к власти отнесён к 2333 году до н. э. В самом начале XX века миф о Тангуне был воспринят ранними корейскими националистами. Чудесная составляющая не принималась всерьёз, но дата основания вошла в националистический дискурс, в том числе по той причине, что она вдвое превосходила официально признанный и также фантастический возраст японской монархии^[37].

В плане автохтонности северокорейские и южнокорейские националисты разделились. В КНДР объявлено, что Корея была одной из колыбелей человечества, а корейцы всегда жили на своей нынешней территории. Изучение родственных связей корейского языка в Северной Корее запрещено. Утверждается, что родственных языков у корейского не может быть. В Южной Корее, напротив, националистами были восприняты выводы иностранных лингвистов об отдаленном родстве корейского и алтайских языков, что даёт националистам повод для имперских притязаний большого масштаба. К примеру, в книге Кеннета Ли, вышедшей в США, корейцами названы все алтайские народы Дальнего Востока — чжурчжени, тунгусы, кидани; «корейским племенем» именуются маньчжуры, представленные как подгруппа корейского племени тунгусов, в результате чего Цинская империя становится, по сути, корейской. Такой подход даёт возможность изобразить «корейскими» все дальневосточные кочевые империи. Некоторые ультранационалисты заявляют, что в глубокой древности вся территория Восточной Азии принадлежала корейским владыкам, и именно корейцы дали цивилизацию Китаю, создали иероглифическую письменность и т. д.^[37]

С ростом глобализационных­ и­ интеграционных­ процессов этногенетические мифы стали более актуальными, чем ранее^[1].

• Абаева Л. Л. Формирование культурной идентичности в контексте реализации этнофорического образования // Власть. — 2012. — № 11. — С. 108—112.
• Антропогонические мифы / Иванов В. В. // Мифы народов мира : Энцикл. в 2 т. / гл. ред. С. А. Токарев. — 2-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1987. — Т. 1 : А—К. — 671 с.
• Богданов А. П. Сила легенды: Повесть о Словене и Русе в общерусском летописании XVII в. // Studia Litterarum. — 2022. — № 1. — С. 184—201.
• Галиев А. А. Мифологизированная история как объект исследования // Отан тарихы : научный журнал / Қазақстан Республикасы Білім және ғылым министрлігі. Ғылым Комитеті. Ш. Ш. Уәлиханов атындағы Тарих және этнология институты. — 2018. — № 3 (83). — С. 224—237. — ISSN 1814-6961.
• Домашев А. Н. Миф в структуре самосознания этнической общности // Мир науки, культуры, образования. — 2017. — № 3 (64). — С. 296—299.
• Клейн Л. С. Воскрешение Перуна : К реконструкции восточнославянского язычества. — СПб.: Евразия, 2004. — 480 с. — (Magicum). — ISBN 978-5-8071-0153-7.
• Ланьков А. Н. Две составные части и два источника корейского национализма // Русский журнал. — 16—18.09.2002. — 2002.
• Мельникова Е. А. Ренессанс Средневековья? Размышления о мифотворчестве в современной исторической науке // Фальсификация исторических источников и конструирование этнократических мифов / Российская академия наук, Отделение историко-филологических наук, Институт археологии РАН ; отв. ред. А. Е. Петров, В. А. Шнирельман. — М.: Институт археологии РАН, 2011. — С. 67—84. — 381 с. — (Актуальное прошлое: наука и общество). — ISBN 978-5-94375-110-3.
• Мыльников А. С. Картина славянского мира: взгляд из Восточной Европы. Этногенетические легенды, догадки, протогипотезы XVI — начала XVIII века. — СПб.: Центр «Петербургское востоковедение», 1996. — 314 с. — ISBN 5-85803-063-7.
• Петрухин В. Я. Русь в IX—X веках. От призвания варягов до выбора веры. — 2-е изд., испр. и доп. — М.: Форум : Неолит, 2014. — 464 с.
• Рюрик : [арх. 28 ноября 2022] / Е. А. Мельникова // Румыния — Сен-Жан-де-Люз [Электронный ресурс]. — 2015. — С. 136. — (Большая российская энциклопедия : [в 35 т.] / гл. ред. Ю. С. Осипов ; 2004—2017, т. 29). — ISBN 978-5-85270-366-8.
• Савельева И. М., Полетаев А. В. Национальная история и национализм // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия: История России. — 2006. — № 2 (6). — С. 18—30.
• Степанов Д. Ю. Этногенетический миф в формировании этнических представлений московской элиты в последней четверти XVII — начале XVIII в. // Из книги Русский Сборник: исследования по истории России. — М., 2013. — Т. XIV.
• Степанов Д. Ю. Хазарский этногенетический миф в системе этнических представлений украинской казацкой старшины в конце XVII — начале XVIII в // Славянский альманах / ответственный редактор К. В. Никифоров; Институт славяноведения РАН. — М.: Индрик, 2017. — № 3—4. — С. 31—52. — ISSN 2073-5731.
• Тишков В. А. Реквием по этносу: исследования по социально-культурной антропологии. — М.: Наука, 2003.
• Фесенко А. В. Троянский миф как культурное основание европейской идентичности // Вестник Московского государственного университета культуры и искусств. — 2010. — № 3. — С. 41—47.
• Шнирельман В. А. Арийский миф в современном мире / Российская академия наук, Институт этнологии и антропологии имени Н. Н. Миклухо-Маклая. — М.: Новое литературное обозрение, 2015. — (Библиотека журнала «Неприкосновенный запас»). — ISBN 978-5-4448-0279-3.